– Выглядит печально, – заявил Рамирес.
– Да уж, – ответила Блэк. – Как, черт возьми, пресса прознала о письме, если оно попало прямо в участок?
Рамирес мог лишь пожать плечами. Они вышли из машины и поспешили в здание. Несколько журналистов преградили им путь, один из которых встал практически прямо перед Эйвери. Она чуть не наткнулась на него, обойдя в последнюю секунду. Блэк услышала, как он обозвал ее сукой, но сейчас это мало волновало ее.
Они пробивались к двери, пока журналисты требовали прокомментировать ситуацию и делали снимки. Эйвери ощутила, как закипает кровь внутри, и еле сдержалась, чтобы не пнуть одного из этих любопытных репортеров под зад.
Наконец, попав внутрь, они надежно заперли за собой дверь и с огорчением обнаружили, что в участке обстановка была не намного лучше. Она и раньше видела А1 в состоянии полного безумства, но это было что-то новенькое.
«Видимо, в А1 появилась крыса», – подумала Эйвери, быстро продвигаясь к кабинету Коннелли. По пути она заметила Дилана, пытающегося пройти по коридору. За ним шли О’Мэлли и Финли.
– Конференц-зал, – рявкнул Коннелли.
Блэк кивнула, свернув направо и двинувшись дальше по коридору. Она обратила внимание, что у дверей больше никто не болтался, а значит, совещание будет небольшим. Подобные собрания были не самыми приятными. Они с Рамиресом прошли за Диланом. Когда О’Мэлли и Финли зашли в зал, Коннелли закрыл за ними дверь.
Он бросил на стол лист бумаги, который хранился в пластиковом файле, за счет чего тот почти идеально проскользил по направлению к Эйвери. Она осторожно подняла его и заглянула внутрь.
– Просто прочитай, – сказал Коннелли.
Он явно был сильно расстроен и выглядел немного бледным. Волосы находились в полном беспорядке, а во взгляде читалась дикость.
Эйвери сделала, как было велено. Не доставая сам лист, она прочла послание. С каждым словом зал, казалось, становился холоднее.
Лед красив, но он убивает. Представьте великолепный блеск тонкого слоя инея на ветровом стекле поздним осенним утром. Этот же прекрасный лед убивает всю растительность.
В его красоте видна и его эффективность. Цветок снова сияет прелестными оттенками… он всегда возвращается. Возрождение.
Холод эротичен, но может покалечить. Представьте лютый мороз во время зимнего шторма, пока вы лежите с любимым человеком, свернувшись калачиком под одеялом.
Еще не остыли? Чувствуете, что холод перехитрил вас?
И это еще не все. Будет больше холодных тел, плавающих по загробным рекам.
Уверен, вы попытаетесь остановить меня.
Но вы поддадитесь холоду прежде, чем найдете меня. И, пока вы будете охладевать, недоумевая, что же произошло, подобно цветку, подвергшемуся заморозкам, я буду уже очень далеко.
– Когда оно поступило? – спросила Эйвери, положив письмо на стол, чтобы Рамирес мог перечитать еще раз.
– Сегодня утром, – ответил Коннелли. – Но конверт открыли лишь час назад.
– Каким образом пресса прознала так быстро? – спросил Рамирес.
– Потому что каждая местная газетенка получила копию.
– Вот дерьмо, – в сердцах выразился он.
– Нам известно, когда СМИ получили информацию? – поинтересовалась Эйвери.
– По электронной почте чуть больше часа назад. Мы предполагаем, что это было сделано для того, чтобы новость попала в одиннадцатичасовой выпуск.
– Выяснили, откуда были отправлены письма? – уточнила она.
– О, тут мы облажались по полной… Точнее, это первое, в чем мы облажались, – ответил О’Мэлли. – Электронная почта зарегистрирована на женщину по имени Милдред Спенсер. Семидесятидвухлетняя вдова, которая завела этот адрес, чтобы поддерживать связь со своими внуками. С ней, конечно же, общаются, но все указывает на взлом.
– Мы можем как-то отследить взлом? – спросила Блэк.
– В А1 никто не может. Мы подключили руководство для помощи.
Рамирес дочитал письмо, отложив его к центру стола. Эйвери снова взяла лист и просмотрела его. Она не стала читать заново, но изучила бумагу, почерк и странное расположение самого текста на бумаге.
– Есть какие-нибудь предположения, Блэк? – спросил Коннелли.
– Несколько. Во-первых, где конверт?
– На моем столе. Финли, можешь сгонять и принести его?
Финли сделал ровно так, как его попросили, пока Эйвери продолжала рассматривать письмо. Почерк был четким, немного похожим на детский. Казалось, кто-то потрудился. Несколько слов буквально выскакивали, крича о своей странности.