Вызывает много вопросов также происхождение и значение смерти Лукана-виночерпия, задушенного в часовне в яростных и чудовищных объятиях Артура242. Если предложенное Полэном Пари сопоставление со смертью Лихаса [Lychas], "задушенного (?)" Гераклом243, не может быть принято всерьез, то, напротив, может быть, следует привести по этому поводу одну из черт, которые чаще всего упоминаются в портрете Кухулина: в своих приступах демонического гнева он «не признавал более ни красоты, ни дружбы»244. Так, в Пире Брикриу Медб кричит, увидев, что герой Ульстера направляется к ней: «Если Кухулин идет к нам в гневе, таким жернов перемалывает десять лопат очень твердого ячменя, таков этот человек, он один нас разобьет в пух и прах, даже если все наши воины Коннахта окружили бы нас, чтобы защитить в Круахане [Cruachan]»245. Несомненно, что именно в этом невменяемом состоянии старый король «размалывает» своего виночерпия, и романист сумел очень умело передать поведение безмолвного тяжелого автомата, так же как и состояние потерянности Артура при его пробуждении: «И когда король это услышал, содрогнулся он и посмотрел вокруг себя, и увидел своего виночерпия, лежащего на земле, и тогда вспомнил свой поединок…»246. И если даже читатель сохранил свой скептический настрой к нашей идее о формальной связи с Кухулином, он не сможет, по крайней мере, отрицать, что мотив «размалывания» уходит корнями в кельтский мир так же глубоко, как и в классический мир, если не глубже. Доказательство мы нашли в эпизоде Téin bé Cualngé, названном Битва Илиаха [Iliach] летающими снарядами, который выводит на сцену необычный персонаж, самого Илиаха. Он выходит один навстречу завоевателям Ульстера; сначала он их атакует с оружием в руках, затем, когда они приходят в негодность, — камнями, кусками скал, глыбами; «и когда у него уже не было летающих предметов, чтобы настигать ближайших к нему людей, он быстро размолол этих людей между своими предплечьями и ладонями так, что превратил их в массу, где перемешались плоть, кости, жилы и кожа. Два фарша долгое время служили парой друг для друга. Это был фарш, который Кухулин сделал для лечения Сетерна [Cethern], сына Финтана [Fintan] из костей скота Ульстера, и фарш, который Илиах сделал из костей мужей Ирландии»247. Если допускать вынужденные подслащивание и рационализацию у «цивилизованного» автора, то как оспаривать аналогию?
Даже если отрицать возможность прямой связи между Кухулином и королем Артуром, самый ретивый критик все же будет вынужден согласиться с тем, что это лишь идея об «установлении родственных отношений» между двумя эпическими фигурами. Если в итоге (и мы это не скрываем) наш анализ выливается в своего рода «пари», не стоит ли заключить это «пари»? Не простиралось ли это «родство» на саму смерть? На всем протяжении этой статьи нашей главной заботой было провести наше сопоставление не только на уровне отдельных черт или мотивов, но и на уровне совокупностей мотивов. Наша попытка анализа основана не столько на сходствах, рассматриваемых сами по себе и вне всякого контекста, которые бы привели к гипотезе о случайном заимствовании изолированного мотива, сколько на соединениях, которые включают этот мотив в более широкие системы: темы, схемы и эпико-мифологические пространства. Мотив меча, брошенного в озеро, тройная связь Батрадз / Артур, Батрадз / Кухулин, Артур / Кухулин не должны рассматриваться сами по себе и изолированно; они включены в параллельные и идентичные системы, системы организации эпического мира, которые лежат в основе одновременно и Сказаний о нартах, и Цикла уладов, и Цикла Круглого Стола. Мотив меча нам вдруг показался основным не столько потому, что он позволяет установить родственную связь между одним персонажем и другим, сколько тем, что это родство неожиданно вписывается в логично выстроенный ансамбль, в котором организуются другие отношения родства. Тождество Артур = Кухулин = Батрадз можно подтвердить тем, что однородны характеры и функции, которые определяют эти персонажи, а также тем, что это тождество дублируется некоторым числом других аналогий, тем, что оно относится к однородным эпическим мирам, в рамках которых каждый герой находится в сходной ситуации. Более чем вероятно (и исследования этого вопроса должны методично осуществляться), что Кей [Kei] или Кеу [Keu] артуровских романов является наследником, более или менее прямым, характера и роли нартовского Сырдона и Брикриу уладов248, так же как Моргана, возможно, является продолжением осетинской Сатаны и ирландской Махи/Морригю249, в то время как Говэн при анализе устанавливается как аналог Созрыко/Кухулина250 (не удивительно, что таким образом обнаруживаются герои, которые относятся к самому древнему преданию, а именно, к античному галльскому трио!). Другими словами, одни и те же типы, одни и те же функции и одни и те же отношения, как представляется, распределены параллельно и симметрично в трех рассматриваемых эпических мирах:
Эта обобщающая таблица, которую мы предлагаем в основном как рамку для последующих исследований, подтвердит на первое время нашу гипотезу, в соответствии с которой, подобно героической паре Батрадз/Созрыко, оппозиция Солярного/Грозового типа определяет пару Артур/Говэн. При этом каждый из героев унаследовал от ирландского Кухулина соответствующий полюс его личности. (Не позволит ли эта дихотомия, лежащая в общем происхождении, прояснить, в частности, загадку Эскалибора, который странным образом обнаруживается в руках и дяди, и племянника?). Не может ли таким образом сориентированное исследование в перспективе раскрыть лежащее под противопоставленными здесь эпическими мирами некое единство «структуры», более сложное и более явное, чем то, которое наши добровольно ограниченные попытки нам позволили только предчувствовать?
Исследование, завершающееся вопросительным знаком, несомненно, уязвимо, хотя, очевидно, более честно. Наша заслуга, если она существует, заключается прежде всего в том, чтобы поставить вопросы, на которые однажды, может быть, дадут ответ более ученые и проницательные исследователи. Наш же ответ, при современном состоянии источников, может быть признан только предположительным… или внушенным чувствами. Однако мы надеемся, что в ходе нашего исследования мы в достаточной мере себя «выдали», чтобы читатель не сомневался в наших чувствах: мы полагаем, что литературная экстраполяция, если она и не может ни в коем случае выстроиться в доктрину, тем не менее, имеет шансы быть признанной плодотворной. Не располагает ли компаративизм среди прочих и особой функцией, функцией заполнять лакуны и, так сказать, делать видимым невидимое?
СНОСКИ И ПРИМЕЧАНИЯ
1 Перевод осуществлен по изданию J.H. Grisward. Le motif de l'épée jetée au lac: la mort d'Artur et la mort de Batradz // Romania, revue trimestrielle consacrée а l'étude des langues et des littératures romanes fondeé en 1872 par Paul Meyer et Gaston Paris, publieé par Félix Lecoy. Paris: Société des amis de la Romania, 1969, t. 90, № 3–4, p. 289–340, t. 91, p. 473–514.
2 G. Paris et J. Ulrich, Merlin, roman en prose du XIII-e siucle, S.A.T.F., 2 vol., Paris, 1886, т. I, p. 196 sqq.
3 Ср. F.Lot,étude sur le Lancelot en prose, Paris, Chаmpion, 1918, p. 203, n. 1. M.B. Fox, La mort le Roi Artus,étude sur les manuscripts, les sources… de lТoeuvre, Paris, De Boccard, 1933, p. 181. J.Frappier,édition de La Mort le Roi Artu, Textes Littéraires Fransais, troisiиmeédition, ParisGenиve, 1964, Introduction, p. XVIII.