— Но я же и телефона не оставил! — упрямился Кусов, сам не понимая почему и загораживая проход в квартиру.
— Да позвонили же… Пройти разрешите?..
Заранее извинившись за беспорядок, Кусов провел мужчин в свое логово. По пути он осторожно поинтересовался, чем была заколота девушка. При этом его покорежило — он представил себя в шкуре убийцы. Ничего более омерзительного, чем это, он не испытывал еще в своей жизни.
— А вы не знаете — чем? — чуть недоуменно спросили у Кусова, и он с необыкновенной чуткостью к любому слову ли, жесту ли, неожиданно ощутившейся в нем, понял, что эти люди, возможно, его же и полагают убийцей. «Убивцем», — вдруг поразило древнее слово. Убивцем, решившимся на повинную. Он едва не разразился злым и радостным смехом. Все кипело внутри его, подначивало, звало к какому-то немедленному и активному действию. Он спросил настойчиво:
— Шилом?
— Так точно.
— Я так и знал. Ах, он сволочь! Ну, погодите же!..
На него взглянули как на чокнутого. Он поведал им все: как стоял у окна, потрясенный очередным отказом из редакции, как появились в сквере старушки-шепотушки («да вон они и сейчас там и даже, кажется, тоже вам звонили»), как подкатили коричневые «Жигули», как из стоматологической поликлиники вышла удивительно стройная девушка с тяжелыми каштановыми волосами… А номера у автомобиля были заляпаны снежками. И антенна верхним концом притянута к нижнему, этак пижонски сложена вдвое наподобие жокейского хлыста…
Затем Кусов наблюдал, как фотограф снимал отпечатки протекторов коричневых «Жигулей» на примятом сугробике у поребрика, как что-то уточнялось и измерялось, слушал, как старушки гимназистки, вежливо поправляя одна другую, подробно излагали почти то же самое, что изложил он несколькими минутами раньше, слушал и наблюдал, но пребывал при этом как бы в совершенно другой реальности, в другом измерении. Что-то слоилось, исчезало и наплывало перед глазами и в душе, никак было не уловить что-то… Кем была о н а? А о н?.. Какое бы счастье принесла о н а в дом какого-нибудь нормального парня… Ах, не то, не то-о!..
Надо бы поскорей за стол. Пусть начнут действовать и говорить персонажи. Только словом можно докопаться до истины. Только им, и ни чем иным. Сперва было слово. Слово одухотворило дело. Только одухотворенное словом дело имеет смысл.
Кусов не очень хорошо помнил свое пребывание в милиции. В пути старушки-гимназистки очень беспокоились, чтобы не стеснить его. В кабинете следователя Кусов подробно отвечал на все вопросы, но посматривали на него почему-то странновато. Нестерпимо хотелось домой, придвинуть к столу стул, сдвинуть на край посуду, зажать между пальцами карандаш… Будь что будет. И исключительно для самого себя. Очистить душу, восстановить в ней пошатнувшееся равновесие, утолить сострадание…
…Но сегодня ему работалось так, как работалось нечасто. Как тогда, когда он писал очерк о весенних учениях, об атаке своего дивизиона. Время от времени он вставал, подходил к окну и смотрел вниз. Сквер, живший в воображении Кусова напряженно и загадочно, выглядел скучно и бесцветно. Но кто знает, каких вещей насмотрелся он на своем веку. Назначают же именно в этом сквере свои ежедневные свидания старушки-гимназистки. Воспоминания о каких событиях бесследно канут для них, приди кому в голову убрать этот сквер?..
— Ну, погоди же! — неизвестно кому грозил Кусов и торопливо возвращался к столу.
Дворничихи, очистив крышу от снега, спустились вниз. Опять зазвучал смех и голос робкой Настехи…
1978 г.
ЧУБУШНИК ЛЕМУАНА
Так хорошо было проснуться в родительском доме: ни грохота тягачей и грузовиков за тонкими железобетонными стенами офицерского дома в военном городке, ни на полную мощность включенного радиоприемника, ни бесцеремонного откашливания мужа, ни раздражающего шарканья его шлепанцев. Тишина глубокая, плотная, не в день и не в два устоявшаяся, с непривычки слегка тревожила, вызывала ощущение заброшенности, ненужности. Собственно, от этого ощущения Ирина Петровна и проснулась. Квартирные звуки — капли из слабо зажатого водопроводного крана, вкрадчивое потрескивание спиралей в электрических лампочках, бормотание охлаждающегося пара в батареях отопления — лишь усиливали это ощущение.
Да, хорошо проснуться в родительском доме. Даже и после того, как у тебя был уже свой собственный дом. А теперь его нет. Жизнь как бы отбросила тебя на двадцать лет назад, на исходные рубежи, опять поставив перед тобой тот же неумолимый вопрос: ну, а что же дальше? — а у тебя нет уже ни неотразимого обаяния, ни ликующего здоровья, ни быстрого, как бы самого себя обгоняющего тела, ни — главное — той непоколебимой уверенности, что все пойдет так, как захочешь — стоит только решить. Годы перевалили за сорок. Не так давно, но перевалили, и ты не молоденькая девчонка, а обманутая жена.