В последние два года, с приходом этого директора, на студии начал утверждаться стиль, весьма отдающий казарменной психологией — я приказал, ты сделай. Будто речь шла не о фильмах, а о производстве гвоздей или штамповке пуговиц. Большинство режиссеров, приученные к чему угодно капризной, полной непредсказуемости кинематографической жизнью, смирились и не сопротивлялись, и директор, не спуская с них зоркого взгляда, снисходительно покровительствовал им. Некоторые же пытались бунтовать, отказывались от навязываемых им тем, от так называемых «болтов в томате», писали даже в вышестоящие инстанции, но директор располагал необходимым набором способов усмирять строптивых: навсегда посадить на «болты в томате», занизить готовому уже фильму категорию сложности, что ощутимо било по отнюдь не тугому карману режиссера, лишить классного места в соцсоревновании, не удовлетворять вовремя заявки съемочной группы на автотранспорт, в последнюю очередь изготовлять комбинированные кадры и мультипликацию…. и так далее и тому подобное…
А вышестоящие организации… Они давали о себе знать тем, что направляли письма жалобщиков все тому же директору, неукоснительно и прочно замыкая роковой круг.
Неделяев относился к тем режиссерам, к которым этот стиль еще как бы примеривался, испытывал на прочность их авторитет, нажитый при старом, ушедшем на пенсию директоре. Это и льстило самолюбию, и внушало опасения за свое будущее — мало приятного знать, что за тобой пристально и неустанно наблюдают глаза человека, не выносящего даже видимости твоей независимости и без колебаний готового использовать малейшую твою промашку.
А самое гнусное, что в съемочных группах начали выявлять «стукачей». При бывшем, опять-таки, директоре и думать не думали об этой людской породе. Она затаилась, не смела высовываться. Ждала, значит, звездного своего часа, верила и — не обманулась. Кто с кем распил бутылку водки, кто кого увел в свой гостиничный номер, кто позволил себе высказывания о директоре или его приближенных… — такие вот разговорчики загугнили в длинных коридорах студии.
Съемочная группа всегда была тем звеном, от работоспособности, самоотверженности, сплоченности и душевного здоровья которого в конечном счете зависел результат работы всей студии. Годами подбирались — а это был естественный и, значит, самый надежный отбор — работяги, ради своего любимого дела способные преодолеть все: и плохое качество отечественной пленки, и урезанные сметы, и бытовое неустройство в длительных экспедициях, и прочее, и прочее, и прочее. И вот в этих-то звеньях, в съемочных группах начали насаждать червоточину. Нетрудно было вообразить, чем это кончится.
В зале ожидания Ленинградского вокзала Неделяев выпил стакан жидкого кофе и съел бутерброд с несвежей колбасой, затем, покачивая полупустым портфелем, вышел на Комсомольскую площадь — гремящую, спешащую. Пять студенческих лет незаметно пролетели в Москве, Неделяев любил этот город и, однако же, не одобрял его за суетный норов, без каких-либо серьезных обоснований, как он считал, выдаваемый москвичами за истинно современный ритм жизни — с одной стороны и за полусонный, склонный к волоките и сутяжничеству быт неисчислимых учреждений, — с другой. А уж ему, Неделяеву, за полтора десятка лет работы режиссером научно-популярного кино довелось пообивать пороги этих заведений.
Комиссия по приемке сценария, учрежденная заказчиком, каковым оказалось Министерство здравоохранения, должна была собраться в два часа дня, а сейчас стрелки на циферблатах всех вокзальных башен Комсомольской площади показывали половину десятого. Уж и то хорошо, что сегодня все и решится, что завтра, нанеся визит вежливости захворавшему автору сценария, можно будет убираться восвояси.
Собственно, все это можно бы сделать и сегодня, и сегодня же уехать обратно, но необходимо было встретиться с приятелем, которого Неделяев не видал более полугода и который дней восемь назад прислал нежданное письмо, поразившее разнузданностью тона, циничной безнадежностью, наплевательством на все… Крайнее раздражение распирало каждую строчку этого нелепого, судорожного послания, и Неделяеву пришло в голову, что такое письмо мог сочинить человек, недалекий от того, чтобы покончить счеты с жизнью.
Зарубили какой-то сценарий на одну из модных тем — о мелиораторах, обвинив ведущего редактора в слабом художественном руководстве творческим процессом — приятель работал старшим редактором в одной из многочисленных редакций Центрального телевидения. Такие вещи в его жизни случались и раньше, и казалось бы, чего ради принимать близко к сердцу и этот случай, а вот принял же — Неделяев догадывался, что подлинная причина столь сильного душевного раздражения приятеля была в чем-то другом.