— Ну, так и ради бога — защищайтесь! — с оттенком некоторого недоумения отозвалась председательница, очертив жестом путь, который должен был проделать Дэн-Реебрович от места, где сидел, до трибуны.
По движению среди членов комиссии Неделяев понял, что пришел черед самому интересному, самому главному. Утвердившись на трибуне, Дэн-Реебрович начал свое выступление с изложения передовой статьи в недавнем номере «Правды» — в ней недвусмысленно указывалось на «огромное значение технической эстетики в деле охраны здоровья трудящихся и повышения производительности труда».
— Недвусмысленно! — подчеркнул Дэн-Реебрович и постучал согнутым пальцем по трибуне.
Комиссия притихла, поскучнела. Представительница Минздрава поуютней зарылась в блестящий мех боа, и выражение на ее лице сделалось еще озадаченнее. На трибуне «качал права» опытный боец, досконально изучивший, ч т о надо, к а к надо и к о г д а.
— Можно ли в наше время так узко подходить к вопросам производственной медицины? — почуяв верный тон, напирал Дэн-Реебрович и, интригующе помолчав, ответил: — Разумеется, нет. Мы обязаны по-партийному широко, глубоко и гибко подходить к этой проблеме. Пора же, наконец, признать, что в век конвейеров, поточных линий, автоматики и роботизации производства медицина, и только медицина, не в состоянии обеспечить полную сохранность здоровья работающих. Сфера медицины расширилась, функции ее качественно изменились, она вступает во взаимодействие со многими отраслями науки и техники, что еще совсем недавно конечно же могло показаться кощунством. Вот об этом-то и должен быть фильм. Так ставит вопрос партийная печать… Разумеется, я согласен с замечанием — очень тонким замечанием — представителя Минздрава, что где-то нужно выкроить место и упомянуть об антирабочей сущности конвейера в капиталистических странах. Возможны и другие поправки, и ни я, ни наш уважаемый кинорежиссер, — Дэн-Реебрович указал на Неделяева, и вся комиссия неприязненно уставилась на него, — не откажемся учесть их в рабочем порядке. В целом же я считаю сценарий положительным, по нему можно и нужно создать фильм полезный и партии, и народу. Я предлагаю принять сценарий с доработкой его по нашим замечаниям в рабочем порядке на стадии составления режиссерского сценария.
Дэн-Реебрович покинул трибуну. Комиссия тяжело и сложно молчала. Председательница растерянно-сосредоточенно перелистывала свои бумаги, бог знает зачем заведенные ею когда-то, а теперь бог же знает для чего разложенные на столе. Постоянное усилие вспомнить название запретного плода, как будто отведанного когда-то, на простом и добром лице представительницы Минздрава стало еще напряженнее. «Как ни поверни, — думал, наверно, каждый, — а статья-то в «Правде» была».
— Что будем делать, товарищи? — поинтересовалась председательница, шевеля карандашом в кудели на голове. — Продолжим обсуждение сценария или вынесем на голосование предложение товарища… э-э… Дэн-Реебровича?.. Какие будут предложения? Прошу-прошу, поактивнее, время дорого, товарищи…
Комиссия продолжала молчать. Неделяев забеспокоился. Надо было предпринять что-то, повлиять на ход совещания, но ничего решительного не приходило в голову. Не возник дерзкий толчок, недоставало, если хотите, некой наглости — того, чем в избытке обладал неунывающий Дэн-Реебрович. Воля была скована, будто предстояло вмешаться в ритуал, отработанный до трепетной святости, ставший неизменным.
— У меня есть предложение, — подала голос представительница Минздрава, и лицо ее симпатично прояснилось, избавившись на время от выражения озадаченности. — Давайте отложим голосование до завтра. Прозондируем мнения… уточним точки зрения… Это не помешает…
— Превосходно! Отличное предложение! — неожиданно зычно гаркнул старичок, выступивший первым. — Это именно то, что нам и требуется.
— Все согласны собраться завтра? — повеселев, осведомилась председательница и, как бы не расслышав отдельные недовольные замечания, оповестила: — Итак, завтра в это же время будьте любезны. Арревуар, месье и месдамес.
И озадачила, очевидно, не одного только Неделяева, размашистыми озорными жестами, с какими принялась собирать и запихивать в портфель свои бумаги.
В вестибюле Неделяева догнал Дэн-Реебрович. Азартно поблескивая сумрачными зрачками, он похлопал Неделяева по плечу, приговаривая:
— Вы очень правильно себя ведете. Молчите, и все будет в порядке…
В свою узкую, как щель, комнату приятель Неделяева имел обыкновение возвращаться не раньше восьми вечера. Сейчас он, может быть, выходил из вестибюля телевизионного комплекса в Останкино, чтобы тотчас же направиться в пивной бар, выпить свои ежедневные пять-шесть кружек пива, заедая его хрустящим поджаренным картофелем из целлофановых пакетов. Если нырнуть в метро, доехать до станции «ВДНХ», а там — мимо монумента покорителям Космоса — выйти на улицу академика Королева, то можно появиться в баре как раз тогда, когда приятель примется смаковать первую кружку. Так Неделяев и сделал.