— Да в чем мне признаваться-то? — вспылил Васька, и бледность на его лице сменилась румянцем. — Я убил кого, ограбил?..
— Именно, — ввернул Герка, наклонив голову к левому плечу и сощурив глаза.
— Чуть что — кайся! — возмутилась Галка. — Можно подумать, мы для этого только и родились — оправдываться перед строгими дяденьками и тетеньками. Может, нам и не жить вовсе?
— Может, — спокойненько согласилась Светка. — Может, представь себе. Потому что от нас ждут сознательности, а мы к сознательности не готовы. А в нашем возрасте уже можно быть посознательней.
— А это как? — спросила Галка. — С тобой соглашаться? Так ты же как флюгер: куда ветер дунет, туда и ты повернешься. Не так разве?
По круглому лицу Светки прошла тень. Оно сделалось как бы тверже. Кривя тонкие губы, она с расстановочкой довела до сведения Галки, что с этого момента ее больше и не видит и не слышит. Ясненько? Свои наивные высказывания пусть она прибережет для таких же, как сама.
— Девчонки, ну чего вы? — засуетился вдруг Витька Аншуков, растерянно одергивая свой короткий, оголяющий впалый живот свитер. — Да начихайте вы на все это! Впервой, что ли, учителя дурью маются?..
Но Светка уже не участвовала в общем разговоре, с преувеличенным вниманием перелистывая учебник истории. И я неожиданно подумал, что в нашей жизни наступил такой момент, когда между нами завязываются какие-то узелки, развязывать которые придется долго, может быть, всю жизнь.
С растерянным видом Витька плюхнулся на свое место. Длинные ноги его, не помещавшиеся под партой, нервно вихлялись в проходе.
— Ну, а почему, Светка, твое мнение обязательно должно взять верх! — спросил Герка. — А если Галка права?
— Да не видите — почему? — выпалила Галка. — Она же мечтает, чтобы мы перед ней да перед ее Сашенькой половиками стелились. Не так разве? Я еще не ослепла!
Сашку аж перекосило, будто он глотнул кипятку или еще чего. Хриплым, внезапно севшим голосом он довел до сведения Галки, что она может добиться того, что и он перестанет разговаривать с нею. Эти ее простецкие замашки начинают надоедать. Всему есть предел.
Прозвенел звонок. Первая перемена кончилась. Вернулся из коридора Юрка и уселся рядом со мною. Уроки потекли обычным своим порядком. Мы помаленьку успокоились, но на последнем уроке — химии, в тот самый момент, когда я готовился первым вырваться из класса, чтобы успеть сбегать на Больничный остров и, может быть, увидеть девушку в черном пальто с капюшоном, Анатолий Петрович Милуков потер руки, задорно глянул на Ваську и предупредил, что нам приказано домой не уходить, а сидеть и делать что положено.
И мы сидели и ждали, как олухи царя небесного. Вот уж и школа опустела, и учителя начали расходиться по домам, и загромыхали ведрами зычноголосые уборщицы в гулких коридорах, а мы все сидели и ждали. Все, что можно было, мы обговорили утром.
— Нет, знать бы, кто подкинул тетрадку! — вскипела Галка, выражая, наверно, общее настроение. — Сидит же меж нами гад!
— Да что ты пристала: знать бы, знать бы! — взъелся Витька Аншуков и выдвинул вперед лицо. — На, выцарапывай!
Впечатление получилось обалденное. Вот уж чего не ожидал никто. Галка даже растерялась.
— Витенька, а зачем? — растерянно пробормотала она.
— А я знал? — спросил Витька. — Я что — специально? Я похохмить думал. Посмеемся, думал. А тут черт те что! Ей-богу, Васька!..
Все виноватилось в нем: и выпуклые коричневые глаза, и вздернутый нос, и вихор над покатым лбом…
— Ну, что ты, Витюша, — проворковала Галка. — Ты же для всех старался. Не так разве?
Так, наверно, и было. И стало понятным, что сидеть здесь и ждать неизвестно чего больше нам ни к чему. Застучали откидываемые крышки парт, зашаркали извлекаемые портфели.
— Этому длинному они прощают все, — уловил я краем уха, выбегая из класса. — А какой бы подняли хай, если бы тетрадь подбросил я. Или ты.
Голос принадлежал Сашке. А обращался он к Светке.
Минут через пятнадцать я вошел в галантерейный магазинчик на Больничном острове и стал наблюдать за выходом из дома, в котором жила девушка в черном пальто с капюшоном, отороченным белым мехом. Обшарпанный женский манекен, изящно оттопырив покрытые лаком пальчики, смотрел на меня удивленно и как бы даже негодующе. По мосткам вдоль дома терпеливо вышагивала взад-вперед старушка в длинном старинном пальто и в меховой шапке, поверх которой была повязана старинная же шаль. И в этот момент кто-то приветливо и легко тронул мое плечо.