«Глухая степь — дорога далека, вокруг меня волнует ветер поле, — запел Данила Петрович неожиданно сильным и ладным баритоном. — Вдали туман, мне грустно поневоле, и тайная берет меня тоска».
Сперва неловко за него было, будто не положено ему петь ни по возрасту, ни по положению, но скоро это прошло, неловкость пропала, и я полностью отдался течению песни.
«Вот крытый двор. Покой, привет и ужин найдет ямщик под кровлею своей. А я устал — покой давно мне нужен, но нет его… Меняют лошадей».
В глазах Нины Петровны блеснула слеза. Я поспешно отвел от нее свой взгляд.
«Ну-ну, живей! Долга моя дорога, сырая ночь — ни хаты, ни двора. Ямщик поет — в душе опять тревога — про черный день нет песни у меня».
Задушевно бормотали струны. Я следил за трепетными струйками голубого дыма от недокуренных сигарет, поставленных на коричневые фильтры…
11. ОПРЕДЕЛЕННЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
Гулко и требовательно разнесся по просторным коридорам школьный звонок, оповещающий об очередном уроке. И сразу же взмыл гомон, предшествующий тишине урока, — захлопали двери, застучали крышки парт. Школа — огромная, старинная, деревянная — облегченно поскрипывала венцами, расслабляясь до первой перемены.
Вошла Клавдия Степановна, хмуро объявила, что оставшиеся на сегодня два урока отменены распоряжением директора школы, и опустилась на стул, сложив на груди руки. Толстый коричневый свитер и зеленая суконная юбка хорошо облегали стройную спортивную фигуру нашей классной руководительницы, а на длинных ногах сверкали новенькие оранжевые ботики. Несмотря на явно скверное настроение, взгляд учительницы потеплел, когда скользнул на эти ботики — видимо, Клавдия Степановна обула их в первый раз и никак не могла налюбоваться.
Мы настороженно переглядывались. Как-то я видел фильм об условных и безусловных рефлексах. Собаки, запертые в железные клетки, при виде выставленных на недосягаемое расстояние мисок с мясом, выделяли обильную слюну. Это называлось рефлексом безусловным. То есть: хочешь ты или не хочешь, нравится тебе это или не нравится, а против природы не попрешь — обязан ты выделить слюну при виде свеженького куска мяса и выделишь, как миленький.
Потом тем же собакам стали показывать миски с мясом по строго определенному сигналу: загорится зеленая лампочка — любуйся на свое мясо, красная — лапу соси. Собаки поначалу путали, пускали слюни и на красный, но быстро сообразили, что к чему, и стали пускать слюни только на зеленый, предвкушая появление вожделенной миски. И это называлось рефлексом условным. То есть выработавшимся под железным, неумолимым давлением определенных обстоятельств.
Вот такой же, должно быть, условный рефлекс выработался и у нас, когда мы видели Клавдию Степановну в подобном настроении.
В глубине коридора возник четкий перестук каблуков. Ни с чьим другим его спутать невозможно. И каждый из нас подтянулся невольно — такой условный рефлекс выработался от общения со Стариковой.
Перед дверью в наш класс перестук оборвался. Мы поднялись со скамеек парт. Немедленно, как и в прошлый раз, освободив стул перед учительским столом, Клавдия Степановна отошла к окну, всем своим видом давая понять, что вся эта история ей изрядно поднадоела. Но, взглянув на новенькие, поскрипывающие ботики, она опять смягчилась.
Вошла Старикова, неся бледное, замкнутое лицо, прошла к столу, возложила узкие бледные ладони на спинку стула, словно вознамерившись в нужный момент шмякнуть им об пол, безучастно взглянула на заднюю стену, украшенную портретом Лермонтова, изображенного в мохнатой бурке, и сдержанно осведомилась, кто был дежурным по классу три дня назад. Валька подняла руку, тоже оглянувшись на Михаила Юрьевича. Плотный румянец обложил ее смуглое лицо — на строгое к себе отношение Валька реагировала только так.
— А теперь, Коничева, объясните мне четко и внятно, почему вы позволили классу уйти, когда вы обязаны были задержать его до моего личного распоряжения? — потребовала Старикова.
Гул изумления прокатился по классу: как это обязана? Да кто бы послушался ее? Вот тоже вообразили начальство — дежурная по классу. У нас таких начальников и начальниц около двадцати наберется.
Не смягчая строгого своего взгляда, Старикова ждала. Смоляные колечки вокруг пунцовых, словно бы раскаленных изнутри, ушей задрожали еще сильнее. Глаза Вальки стали походить на стеклянные шарики. Вот-вот должны были брызнуть слезы — как и у большинства людей рефлексы Вальки не имели обыкновения застывать на какой-то одной фазе.