— Ой, да господи! — не выдержала Галка Пертонен. — Да мы и не спрашивали ее. Больно надо.
Старикова, переводя свой взгляд на Галку, вкрадчиво поинтересовалась, кто это — мы.
— Мы — это… — широким жестом Галка обвела класс.
Старикова придвинула к себе и открыла журнал посещаемости уроков:
— Сейчас проверим… Аншуков!
Витька вздрогнул, будто его огрели плетью. Неудачно начиналась его фамилия — вечно его прихватывали первым.
— Аншуков, — обратилась к нему Старикова, и бесконтрольное восхищение большим ростом Витьки отразилось на ее лице. — Вы сами решили растоптать и отбросить прочь правила, установленные в советской школе или вас надоумил кто-то?
Мучительная нерешительность отразилась на маленьком лице Витьки: вон какие штуки пошли в ход. Скажи-ка, что никто не надоумил. В таких обстоятельствах не только слюну выделишь, но волком взвоешь.
Витька пожал костлявыми плечами, переставил длинные, как ходули, ноги, пошарил преувеличенно задумчивым взором по потолку, словно надеясь вычитать на нем ответ на поставленный вопрос, и вдруг выпалил:
— Я?.. Я, как все!
Старикова разочарованно помрачнела. А мы молчком торжествовали. Ну что плохого можно сделать человеку, рефлексы которого полностью совпадают с рефлексами почти всего коллектива? А коллектив, сами же внушают, у нас везде в основном здоровый.
Опрос, казалось, потерял смысл. Но не так думала Старикова. Пропустив почему-то фамилию Герки, она полюбопытствовала, а что может ей сообщить Горчаков. Уж не он ли и является организатором этой подленькой демонстрации, а теперь пытается — и не безуспешно — отсидеться за широкой спиной коллектива? Ведь от беспардонного поучения учителей до наглого вмешательства в учебно-воспитательный процесс один шаг. Не сделал ли этот шаг Горчаков?..
Как и в прошлый раз, сделалось тихо — тише некуда. Клавдия Степановна предостерегающе взглянула на Юрку, набычившего свою лобастую голову. В соседнем классе — слышно было — какая-то ученица бойко выговаривала Наташе Ростовой за то, какою та стала в эпилоге знаменитого романа. Лев Толстой не должен был допустить такое. Это не тот идеал женщины-матери, к которому мы, советские люди, должны стремиться.
— Не дышите так тяжело, Горчаков, не бойтесь, — слегка порозовев, продолжала Старикова. — Я не намерена сводить с вами счеты. Тем более ту фразу вы вычитали, наверно, из какой-нибудь книги. Звучит красиво. Но надо же понимать, когда и что уместно произносить. Чувство меры явно изменило вам, Горчаков…
Доконав Юрку, она перевела дух и задела взглядом настороженно стоящего Ваську.
— Подведем черту под всей этой историей, — словно бы через силу, выговорила она. — Хоть это и не просто сделать. Я вот что хочу сказать вам. Вы все поголовно комсомольцы. Как же это в вас самих, без нашей подсказки, не появилось желание дать отпор такому, с позволения сказать, поэтическому произведению, как поэма Ямщикова? Неужели наша работа не пошла впрок? Неужели мы не научили вас отличать подлинно прекрасное от пошлого, придуманное от настоящего?.. Нашлись, правда, трое. Но какую не активную, равнодушную позицию они заняли?.. «Бойся равнодушных, ибо это с их молчаливого согласия существуют на земле насилие, обман и…» так далее. Я цитирую приблизительно. Дело не в Ямщикове. Он, как ни странно, натура одаренная. Рано или поздно он преодолеет свои заблуждения, ему помогут. Дело в вас. Сумеете ли вы устоять? Остаться по эту сторону правды и добра?.. Своей беспринципной, мягко говоря, позицией вы внушаете нам сильное опасение.
С полминуты постояв с опущенной головой, словно мысленно проверяя, не упущено ли чего, все ли сказано, что надо было сказать, Старикова направилась к двери. Каждый облегченно расслабился. И в этот момент Старикова, будто вспомнив, сказала Ваське, чтобы он попросил зайти в школу его отца. Не из-за поэмы. Это дело исчерпано. Из народной дружины пришла одна бумага.
Васька, воспрявший было духом, на глазах потускнел. За его спиной маячило лицо Сашки. Напряженно и зло глядел он на Старикову. Не понравилось, видно, как выразилась о нем Галина Михайловна. Еще бы: вместо ожидаемой похвалы выставили в таком неприглядном свете. Валька стыдливо уставилась в раскрытый учебник. Светка — та была в полной панике: будто развенчали и осквернили самые возвышенные ее устремления.