— А почему ты так думал? — в его глазах мелькнуло что-то насмешливо-острое. — Из-за жестки?
— Из-за жестки тоже. Вроде я дурак, а ты умный. Но умный потому, что я… дурак. Про Наттоваракку помолчим… А вот вчера мне стало тебя жалко…
Вчера, после концерта, Валька несколько раз кряду отказалась потанцевать с ним, а на «дамский» вальс неожиданно пригласила меня. Не без злорадства наблюдал я, как краснел и бледнел Сашка.
— Жалко? — нахмурился Сашка. — Тебе меня было жалко?
— Жалко, — подтвердил я, хотя этого, наверно, не надо было делать.
— Ладно. Спасибо, — ухмыльнулся Сашка и, взглянув на часы, предложил добавить еще по капле. Я заколебался: придут его гости, а мы пьяные — нехорошо.
— Пьяные? — удивился Сашка. — Нет, я тебя не агитирую: не можешь, не пей. А я в себе уверен.
— Я не могу? — обиделся я. — Наливай!
Содрогаясь от отвращения, я выпил. В дверь постучали. Сашка выскочил в прихожую отворить дверь.
Вошли двое: остроносый парень и большеглазая румяная девчонка. Сашка шепнул им что-то. Одновременно усмехнувшись, они внимательно осмотрели меня и стали раздеваться. Предстояло знакомство. Я постарался взять себя в руки. Но парень и девчонка прошли в большую комнату, не заметив моей протянутой для рукопожатия руки. «Почему Сашка не познакомил нас?» — мелькнуло в моей голове.
— …А Женечка-то мой вчера, как огурчик. Любо-дорого поглядеть, Все бухие, один он трезвый, — проворковала за занавеской Татьяна, — Уважаю, когда мужик умеет держать себя.
Я вспомнил тот вечер, когда Альбина вернулась домой задолго до окончания танцев в клубе имени С. М. Кирова — вернулась одна. А уходила она с Женькой. Безвольным движением она расстегнула пальто и шевельнула плечами, чтоб сбросить его, но вдруг опустилась на кровать и несколькими вялыми прикосновениями распустила косу. Я догадался, что произошло что-то, вернее всего — Татьяна отбила у Альбины Женьку, восстановила свои права. Так оно и оказалось.
На следующее утро еще затемно Альбина ушла из дому. Татьяна, проснувшись поздно, часов в двенадцать, и не увидев Альбину, забеспокоилась и не находила себе места, пока Альбина не вернулась. Татьяна заревела, повисла на Альбине, они бухнулись на кровать и заревели в два голоса. Проревев с полчаса, они простили друг другу все, и в нашей комнате вновь воцарился мир…
…Заиграла радиола. Я двинулся на звуки музыки, но Сашка заступил мне дорогу.
— Давай добавим, — шепнул он. — Ну их. Они от воды пьянеют.
Приятно было, что тебя не относили к таковым. Я вернулся в кухню. Стаканы уже были наполовину наполнены. Мы опорожнили их. Закусить нечем было, да и не нужно стало — начисто отключился аппетит. Отстранив Сашку, я решительно вторгся в комнату. Остроносый парень, пристукивая каблуком в такт мелодии, говорил что-то своей девчонке. Разговор, наверно, шел обо мне, потому что они разом взглянули на меня и опять заговорщицки усмехнулись. Назвав свое имя, я подал парню руку. Он помедлил и с явной неохотой протянул свою, но имени своего не назвал. Это задело меня. Чего они себе позволяют? Кого из себя воображают?..
— Вы пьяны, — брезгливо ответила девчонка, капризно оттопырив нижнюю губу и с преувеличенным вниманием рассматривая этикетки на грампластинках.
— Немножко, — согласился я. — Это мы с Сашкой. В залог нерушимой дружбы.
Они насмешливо переглянулись, и девчонка фыркнула что-то в том смысле, что я уж и до Сашки поднабрался где-то. Такого не было и быть не могло, принялся уверять я, и в это время появились еще четверо: две девчонки и два кореша. Один из них был тот самый рыжий парень, который на вечере во второй школе читал «Стихи о советском паспорте». Увидев меня, он хмыкнул, будто костью подавился, подмигнул Сашке и весело потер руки. Вспомнил, поди, как интриговал против меня на вечере. Пусть веселится, раз это его забавляет. Так получилось, что и эти не пожелали знакомиться со мной, и я остался совсем один. Я тыкался из угла в угол, подходил то к одному, то к другому, а они упорно делали вид, что не замечают меня. И Сашка вел себя так странно, будто все шло, как и надо.
— Сашхен, может, начнем? — обратился к Сашке один из них — раскормленный губастый толстяк с выпученными мокрыми глазами. — Шамать хотца — мочи нету.
— Да ты что? — всполошился Сашка. — Лена Ерышева придет. Да и Дин… — он запнулся и быстро взглянул на меня. — Как же без Лены? — повторил он.
Во мне опять дали о себе знать прежние подозрения: уж не замыслил ли чего Сашка по отношению ко мне? Чего-то он недоговаривает, темнит… Я отошел к окну, изо всех сил изображая, что мне все равно. Но все равно не было. Тревожно было и горько. Пора, наверно, сматывать удочки, зачем навязывать свое общество людям, которые как будто и за человека-то тебя не считают. Вернуться домой, затопить «стульчиками» печь и смотреть на жаркое пламя. «Стульчиками» — обрезками досок — обеспечивал моих девушек лесозавод, как молодых специалистов. За окном по-прежнему выл ветер, скреблись ветки и валил мокрый снег.