Перестав потирать руки, Анатолий Петрович с любопытством всмотрелся в Сашку. Я заметил, как покраснела Светка.
— Кстати, о свидетелях, — произнес Анатолий Петрович. — Пазухин, какое тебе было назначено время?
— Мне? — я был захвачен врасплох и не сразу понял вопрос. — Мне в шесть.
— Запомните это, — обратился ко всему классу Анатолий Петрович. — А вам, Утехина?
Еще сильнее покраснев и чуть не плача, Светка встала и сказала, что в девять. Сашка побелел, почувствовал, наверно, куда подул ветер. Но я ничего не понимал.
— Ну, вот, — удовлетворенно заметил Анатолий Петрович. — А Лене Ерышевой из второй школы вы, Моряков, назначили на половину девятого. Для чего такая градация? Ну-ка, все поднапрягитесь! Для чего?..
— Чтоб успеть опоить Николая? — неуверенно предположила Галка.
— Именно, — отозвался Анатолий Петрович. — Именно. Так что, Моряков, подумайте, как следует подумайте, прежде чем требовать собрать внеочередное комсомольское собрание.
Я был ошеломлен. Клавдия Степановна и Анатолий Петрович успели провести прямо-таки целое расследование, даже во вторую школу позвонили. Знали, наверно, с кем имели дело. Сашка неожиданно встал, выдернул из парты портфель и, не спросив разрешения, вышел из класса.
2. ИЛЬЯ БОРИСОВИЧ ПОЛУЯНОВ
Мы молча месили загустевшую от холода грязь, перемешанную с мокрым снегом, то окунаясь в темноту, то вплывая в мутный свет фонарей. Сквозь черные деревья проступили контуры фасада нашей школы. Из широких зарешеченных окон спортзала лились мощные потоки света. Витька Аншуков под руководством физрука терпеливо упражнялся в бросании мяча в баскетбольную корзину.
— Фанатик, — пробормотал Васька, вобрав голову в поднятый воротник бушлата. — Ты слышал, Герка надумал купаться в Выге. Мне предлагал присоединиться.
— Рехнулся? — спросил я.
— Он в летное училище поступать хочет. На повестке дня, говорит, полеты людей в космос. Ну, а кто полетит первым? Летчик, конечно. Вот Герка и решил пройти домашнюю подготовочку.
— А что, — сказал я. — Составлю-ка я ему компанию. Вдвоем-то веселее…
— На кладбище бы вам не повеселиться, — хмыкнул Васька. — Слушай, зайдем пошамать. У меня после этой чертовой штанги аппетит зверский. Тут где-то пивнушка спряталась.
Мне все равно куда идти. Лишь бы в тепло и в сухо. Мы возвращались из клуба моряков на острове Старчина с тренировки секции тяжелой атлетики. Вел ее Евгений, ухажер Татьяны. Меня не переставало изумлять его неистощимое жизнелюбие, бившее веселым светом из черных глаз, кипевшее в каждой морщинке его смуглого лица, в каждой улыбке.
Свернув в темный переулок, кисло пахнущий опилками, насыпанными от грязи, мы очутились возле неказистого зданьица, сколоченного из плохо обработанных досок так небрежно, будто тем, кто его сколачивал, было очень недосуг.
Народу в пивнушке — не протолкнуться. Недалеко лесозавод, и тут полно пилоставов, рамщиков, шорников и сменных слесарей. Все вокруг только и говорили о прошедшем празднике, на многих лицах читалась оторопелость от бурно проведенных дней.
Васька пристроился в хвост очереди, а я занял два освободившихся места за столиком у круглой печи. Тут досиживали за кружками, очевидно, «ерша» — смеси пива и водки — двое мужчин с красными осоловелыми лицами. Прикончив «ерша», они вопросительно взглянули друг на друга, как бы спрашивая, не добавить ли еще, дружно поморщились, встали и ушли.
Васька принес пару пива и селедку под кольцами репчатого лука. Усевшись, он посмотрел на меня, намереваясь что-то сказать, и замер. Я оглянулся. От стойки к нашему столику направлялся Полуянов со стаканом водки и тарелкой вялых соленых огурцов. Не сговариваясь, мы вскочили, чтобы улизнуть, но военрук остановил нас.
— Сидите, сидите, — сказал он, болезненно скривив губы. — Испугались? А чего?..
Мы опустились на стулья, не зная, что делать с пивом. Полуянов смотрел на нас нарочито весело, несмотря на тяжкий похмельный недуг.
— Ну, ладно, ребята, с прошедшим, — произнес он, стараясь, чтобы рука, в которой стакан, не тряслась. — Каждый раз зарекаюсь пить и…
С мученической гримасой на заострившемся лице он припал к стакану, проглотил половину его содержимого и тут же содрогнулся всем телом, пытаясь удержать водку в себе. Это удалось, и Полуянов облегченно перевел дух, смахнув с лица крупные капли пота.
— Мой вам совет, ребята, не пейте, — устало выговорил он. — Какому угодно пороку предавайтесь, только не пейте. Это — порок пороков. А чего вы дергаетесь? Не желаете говорить со мной? Так ведь мы не на уроке. Почему и не поговорить?