Управившись с дровами, мы пошли в избу пить парное молоко. И тут опять настигло меня ощущение какой-то вины перед Диной. Какой? А вот какой: если Дина вспоминает меня, то думает, что я в городе. Она же не знает, что меня там нет. И получается, что я обманываю ее. Надо срочно вернуться в город.
— Ты чего? — удивился Герка, заметив, наверно, как я изменился в лице.
— Мне домой надо.
— Ну и шуточки у тебя!
— Мне надо, — твердил я. — Мне очень надо.
— Да ты што! — напустилась на меня тетя Нюша, уяснив, в чем дело. — Не пущу! Околеть на таком морозе хочешь, але волкам в брюхо? Отвечай потом за тебя. Але чем Нюшка не уважила? Уж коли приспичило, дак хоть до утра потерпи. Не обижай ты Нюшку, чего худого она тебе сделала…
Мне стало неловко за себя, и я отложил пальто. Скорей бы утро. Как ни хорошо здесь, мое место в городе.
6. В БАНЕ
Наши вернулись с озера в седьмом часу. Они наудили так много окуней, что еле донесли свои мешки.
Баня настоялась уже. Тетя Нюша вынесла из чулана два можжевеловых, колючих на вид, но бархатных на ощупь, веника. Мы отправились в баню. Не успели мы раздеться, как дверь решительно распахнулась, и за ледяными клубами морозного воздуха в предбанник вошли Полуянов, председатель колхоза и его сын.
— С хозяйкой мы ишшо днем договорились, — приврал председатель, обращаясь к Даниле Петровичу. — Не возражаете?
Данила Петрович не возражал, но и радости не выказал тоже. Особенно, кажется, смутило его присутствие Полуянова — как и при встрече с солдатами или офицерами, обмундированными в полную форму, у него задрожали губы. Полуянов уже раздевался. Председатель подмигивал гораздо реже, чем осенью, стало быть, мышцы лица стянуло морозом. Его сын опять интриговал меня многозначительным взглядом. Мне это стало надоедать.
— Ну, как, Пазухин? — неожиданно обратился ко мне Полуянов. — Оказался я на днях на вокзале и видел кое-кого. В Петрозаводск они уезжали. А?..
Он хитро передернул прокуренными усами. Кого он имел в виду? Меня с Диной? Так ведь я никуда не уезжал, да и не приметили мы Полуянова. И тут меня осенило: приезжали Настя с мужем. А я ничего не знал об этом. Мне, конечно, все равно, но было бы интересно посмотреть, какая она — замужем.
— Изменилась твоя знакомая, — неодобрительно усмехнулся военрук. — А была-то — раздолье… Теперь же поджалась вся, смотреть неловко. Он же такой представительный, себя носит как нетленную реликвию. Так-то, друг Пазухин…
Полуянов обнажился полностью, аккуратно сложив одежду на конце лавки. На левом его бедре выделялся большой розовый шрам и несколько белых пятнышек величиной с копеечную монетку, ровно строчкой перепрыгнувших на правое бедро — не следы ли уж автоматной очереди?..
С каким-то неосознанным интересом, исподтишка наблюдал я и за Данилой Петровичем. И только когда он стянул с себя исподнюю рубаху, все встало на свои места. Я увидел его растерзанную поясницу с впадиной на месте вырванного куска мяса, в которую можно было вложить кулак. Жило, значит, во мне нечистое сомнение в том, что Данила Петрович был ранен, жило, и, стало быть, я не верил ему все это время до конца.
— Простите, вас где? — неожиданно обратился к Даниле Петровичу Полуянов.
Данила Петрович не сразу совладал со своими непослушными губами.
— Под Лугой, — выдавил он.
— Ба! — удивился Полуянов, настороженный как будто странным поведением Данилы Петровича. — Да и меня там же. В каком воинском соединении служили?
— В народном ополчении.
— М-да… — Полуянов печально понурился. — Как вспомнишь это ополчение… Впрочем, тогда и регулярным войскам несладко было. Ну-с, вперед?..
И, распахнув дверь, вошел в парную. Данила Петрович с растерянным и слегка испуганным видом шагнул следом, пристроился на приступке, обняв себя, словно ему было зябко.
Сын председателя, изображая завзятого парильщика, сразу же полез на полок. Юрка и Герка ринулись туда же. На Ивана Христофоровича, наверно, от жары, напали судорожные подмигивания, до неузнаваемости исказив его лицо, удивлявшее меня постоянной замкнутостью и отрешенностью своего выражения: будто человек намертво сосредоточился на какой-то одной и, может быть, неразрешимой думе.
Я вошел в парную последним. Матерым, настоявшимся зноем обдало меня с ног до головы, я ощутил, как озноб, накопленный за день, заметался в моем теле.