— Ой! — вскрикнула вдруг Татьяна так пронзительно, что я похолодел от мысли, что кто-то вошел в комнату и застал нас в таком неприглядном положении. — Ой, кажется, рыбкой пахнет!
Она метнулась к рюкзаку и дернула завязку. На пол шлепнулись два крупных окуня.
Я сидел на ее кровати разбитый и смущенный, в глубине души как бы и недовольный, что все кончилось ничем.
Дина, возможно, вышла на свой первый старт. Может, идет она сейчас по изнурительной трассе, вспоминает, может быть, обо мне и совсем не подозревает, какие тут дела творятся. А было так хорошо. Теперь же еще хуже, чем если бы я не вернулся из Наттоваракки.
Я влез в пальто, вышел на улицу и направился к выезду из города. Мне тотчас же повезло — подобрал грузовик, мчавший порожняком. Шофер гнал так, будто догадывался, как мне недосуг. Сойдя на развилке, я задумался, обязательно ли топать в Наттоваракку или можно и так считать все начатым заново.
Мороз осатанел. Ледяная мгла заволокла багровое тяжелое солнце. Поднимись ветер, и всему живому пришел бы конец.
Из сизой мглы вынырнула попутка, и я покатил обратно. Быстро сгущались сумерки. Судорожно дергающийся «дворник» с трудом очищал переднее стекло кабины от морозного инея.
Чем закончился для Дины первый день соревнований? Удалось ли ей выполнить норму мастера спорта? А что, если по причине такого лютого мороза соревнования отодвинули и Дина вернется не через три дня, а позже? И я напортачил: не заглянул к тете Нюше, не довел исправляемое до конца. Ночь надвигается, а то бы махнул обратно. Ах — ночь! Вот поэтому надо и вернуться!..
Я попросил шофера остановиться. Он попросил меня потерпеть до города. Я сказал, что это — не то…
Покосившись на меня, как на помешанного, он резко затормозил. Я выскочил из кабины. Мигнули красные огоньки над задними колесами, и я остался один в неподвижной ледяной тишине. Но везло мне сегодня — не рассказать. Не пробежал я и пяти минут, как тьму вспороли фары настигающей меня машины. И я помчался к развилке, зарылся в сено, которым устлано было тряское днище кузова трехтонки.
— Вернулся, — будто ничего и не было, проговорила тетя Нюша, переставляя ухватом чугуны в печи.
Юрка и Герка старательно потрошили рыбу. Данила Петрович и Полуянов сидели за столом, словно и не расставались со вчерашнего дня.
— …Теперь нам отечески советуют: зачем ворошить прошлое, — донеслись до меня слова Полуянова. — Прошлое, заметьте, не историю. Когда же смывать гниль, как не сейчас?.. Значит, остались заинтересованные? Им надо замолчать, что творили! А что нельзя замолчать — вали все на Сталина. А нам нужна правда. Вся правда, какая бы неприглядная она ни была.
— Ничего, — задумчиво отозвался Данила Петрович. — Я уверен, что запуск спутника оказал сильнейшее влияние на умы. Человек выходит в Космос. Начался качественно новый отсчет времени. Все, все пойдет по-другому…
— Ну, крови-то еще будет попорчено, пока скажется это влияние, — возразил Полуянов. — Был я тут осенью с приятелем в гараже лесозавода на митинге шоферов, слесарей и прочих. Клеймили Пастернака за «Доктора Живаго». Никто ведь и не читал, а осудили же. Осудили. Будто стадо ко всему безразличных олухов. Пакость!..
— Большая уж воля нынче болтунам-то дана, — поддержала тетя Нюша, внимательно следившая за разговором. — Был у нас такой — Паша Пролежень. У нас лес — гляньте — под окном, дрова рядом. Дак баба Паши у соседей по полену выпрашивала, чтоб печь истопить. А Паша о мировой революции хлопотал. За это его и на руководящую должность выдвинули. Он колхозишко наш и разбазарил… Меня в кулачихи записал, што я ноги для него не раздвинула. Такой был. Попомнит он Нюшку: долго, поди, не с чем к бабам подходить было… И колхоз разбазарил, и семью по свету пустил. А все с рук сошло. Сичас, бают, алюминиевый комбинат в Надвоицах строит. Он построит алюминиевый комбинат…
Ходики в простенке неумолимо отщелкивали минуты. Страшно было подумать о том беспощадном морозе, который поджидал меня. Но и тянуть нельзя было — время позднее. Чтобы избежать уговоров остаться, я, улучив момент, когда все увлеклись общим разговором, выскользнул на улицу. Мороз трещал такой, что птицы, наверно, замерзали на лету.
8. ЗНАК ВОПРОСА
Утром следующего дня я отправился на железнодорожную станцию навестить Ваську. Мороз круто сдал, расхозяйничалась сноровистая оттепель. С крыш поползли пласты подтаявшего снега.