Настя остановилась, насупившись и оцепенев. Недоверие к моим словам читалось во всей ее напрягшейся фигуре, погруженной в синюю полутьму арки. Подойдя близко, я повторил, что джинсы Борискины, изложил содержание телефонного разговора между тетей Надей и мамой, ввернул и про заплатку для убедительности. Настя тут же полезла в пакет, развернула джинсы и нашла эту заплатку.
— Но… как же? — растерянно пробормотала она. — Я же на самом деле их с рук купила. Восемьдесят рублей заплатила. Честное комсомольское… Недалеко от нашего дома парень какой-то, весь такой хлюпающий, подошел. Отозвал в сторону и предложил. Я еще обрадовалась, что у меня ровно столько денег, сколько он запросил.
— У это парня Че Гевара на груди?
— Кто-о?
— Дядя бородатый на футболке оттиснут?
— Ну да… оттиснут, — вспомнила Настя. — А что?
— Поздравляю. Суду все ясно. Бориска на тебе сделал бизнес. Это он тебе долговязого парня подсунул. Можешь мне верить.
Настя круто свернула к тополям и опустилась на свободную скамейку, не смахнув даже песок, которым ее обсыпали дети. Она долго молчала, насупившись и царапая ногтями пакет с джинсами, затем резко выпрямилась и посмотрела на меня, намереваясь попросить о чем-то, но тут же осеклась и прищурилась враждебно.
— Ты-то чему радуешься? — с расстановочкой поинтересовалась она. — Что Бориска попался? Э-эх… ты-ы!..
Я опешил: я же и виноват. Да катись ты со своим Бориской подальше и джинсы свои разнесчастные прихвати! Напридумывали себе престижной дряни — житья не стало. Всяк бдит, не вырвался ли кто вперед, не отстал ли кто…
Из-под арки, ведущей в соседний двор, выбежала стая собак. Впереди важно семенила коротколапая остромордая сучка. Чуть поотстав, с терпеливо-похотливыми мордами тряслись такие же коротколапые кобели разной масти. Смешно и странно было видеть среди этой одичалой мелкоты породистого, не совсем еще опустившегося дога.
— Ну, ладно! — сказала Настя, проводив собак взглядом. — Спасибо за предупреждение. Держи!
Она швырнула на мои колени пакет с джинсами и решительно направилась к арке. Я растерялся, не понимая, зачем она это сделала. Будто сунули меня лицом во что-то непотребное. Злой, как черт, я оставил пакет дома, после чего отправился на Кировский проспект.
В полукруглом кафе-мороженое я застал того самого долговязого парня, который так успешно выполнил поручение Бориски, и поразился, как точно схватила Настя сущность этого парня: он действительно хлюпал всем, каждым движением длинного вихляющегося тела.
За одним с ним столом сидела маленькая «клюшка» и подобострастно внимала тому, о чем он говорил. Она делила свое внимание между этим недоноском и зелеными аквариумами, расставленными в зале. В аквариумах плавали разноцветные рыбки.
Я сказал парню, что мне нужно сказать пару слов, и мы вышли в сквер, посреди которого возвышалась на гранитном пьедестале чугунная статуя изобретателя радио. Все оказалось так, как рассказала Настя. Парня провернутая спекуляция приводила в искренний восторг.
— Ну, Боб! Ну, фрайер! Сеструху свою нажег! — с блатными нотками в сиплом голосе упивался он. — Щоб мне подло было!..
Еле удержался я, чтобы не влепить ему меж глаз. Да и что толку бить таких недоносков: сегодня он прилепился к Бориске, завтра прилепится к любому другому.
— Вы тут как-нибудь без меня, — в пятницу утром заявил папа мой, Георгий Карпович. — Я съезжу на пару дней в заводской профилакторий: что-то сердчишко за-пошаливало.
Сердчишко у него начинало пошаливать всякий раз, когда ему хотелось увильнуть от участия в каком-нибудь семейном мероприятии, и мама была бессильна повлиять на него, разве что упрекнуть в отсутствии интереса к семейным делам. А сегодня вечером такие дела как раз и намечались: мама и тетя Надя устраивали срочное семейное чаепитие по случаю внезапного исчезновения Насти и недостойного поведения дяди Николая.
Но в этот раз отец, кажется, не хитрил. Еще позавчера, узнав, что Настя исчезла, никого ни о чем не предупредив, он почернел лицом, заметно расстроился и впервые за много дней сунул под рубашку руку — помассировать левую половину груди. Папа привязался к Насте. Общение с ней стирало с его отечного лица постоянную озабоченность. Глаза плавились и добрели, губы улыбались. Настя помыкала им, а ему было приятно исполнять ее необременительные прихоти.
Проводив отца до черной «Волги», поджидавшей его во дворе, я пешком отправился на Аптекарский проспект в институт. Переписав расписание занятий на первый семестр и пообщавшись кое с кем из своих будущих сокурсников, я вернулся домой к своему телевизору, будь он неладен.