Кусов бросил ответ из редакции журнала «Смена» на неприбранный после холостяцкого завтрака стол и, досадливо облизывая пересохшие от волнения губы, отошел к окну. Яркий, с бодрящим мартовским морозцем денек разгорался на улице. А утром прошел снегопад: робко, негусто, будто понимая, что наступает время весенних дождей. Сквозь тонкий слой свежего пушистого снега просвечивала матерая грязнота старого.
Комната, в которой перемогал Кусов свои радости и невзгоды, находилась в шестом этаже неизбалованного архитектурными излишествами — два балкона по фасаду, гранитная окантовка полукружия парадного входа да несколько ухмыляющихся сатанинских масок между узкими высокими окнами — дома с мощными, как крепостные, метровой толщины стенами.
Одним окном комната глядела на улицу Рентгена, другим — на улицу Льва Толстого, на здания Первого медицинского института имени Ф. Эрисманна. Из этого — другого — открывался также и вид на небольшой, треугольником, сквер, разбитый при слиянии улиц. Живая изгородь вдоль всех сторон треугольника, мусорные урны, просторные скамьи, профилем своим предвосхищающие изгиб тела сидящего человека, каштаны… То и дело подкатывали неуклюжие, как динозавры, троллейбусы двенадцатого маршрута, забирали немногочисленных здесь пассажиров и, натужно подвывая, скрывались за углом.
Под этим же окном стоял причудливый особнячок, построенный в начале нашего века, в нем размещалась стоматологическая поликлиника. Самому бы не заплакать, наблюдая сквозь окна, как корчатся в креслах дантистов истерзанные зубной болью несчастные люди. А с каким первобытным страхом таращатся они на жужжащие сверла бормашин. Не исключено, что эти крохотные сверлышки кажутся им отбойными молотками. Зубы Кусова никогда не болели, но стоило ему слишком увлечься наблюдениями, и в деснах начинало противно ныть. Способность воспринимать чужую боль, как свою собственную, — разве это ничего не значит? И разве э т о не чувствуется в его, Кусова, рассказах? Неужели не чувствуется?..
Сквер был безлюден. Слева, на улице Рентгена, скребли широкими лопатами дворничихи. Они зычно обсуждали, кто полезет сбрасывать снег с крыши, особенно нажимая на какую-то Настеху, но Настеха, похихикивая, отнекивалась, утверждая, что она «вот нисколечки не терпит высоты». Об этой своей слабости она сообщала как о величайшем достоинстве, как о неопровержимом доказательстве невозможности полезть на крышу.
На улице Льва Толстого, как раз напротив троллейбусной остановки, тормознули коричневые «Жигули» и, примяв подтаявший грязный сугробик, сооруженный дворником, попятились к обочине. Дверца приоткрылась, наружу высунулся шоколадного цвета сапог. Выглянул крупнолицый плечистый парень в модной дубленке явно не отечественного производства. В правой руке парня что-то тонко и остро сверкнуло. Будто бриллиант чистейшей воды стрельнул лучиком.
«Откуда у молодого парня собственный автомобиль и такая дорогая дубленка? — задумался Кусов, испытывая раздражение. — Вот я, не старше же я этого парня, вкалываю, как папа Карло, и за токарным станком и за письменным столом, но о подобной роскоши и мечтать не приходится. Откуда же берутся у таких вот самоуверенных молодцов шальные деньги? Не иначе — мухлюют. Как у них это получается? Растолковал бы кто… Как вообще приходит в голову мысль — брать не свое и при этом хоть бы хны? Не, не вообразить. С этим, наверно, родиться надо, гены особенные иметь, не от таких принципиальных родителей, как его, Кусова, предки вести свое пролетарское происхождение. Да и прежде чем украсть, надо чтобы сошли с ладоней заусеницы и мозоли. А без них-то непривычно как-то…»
«Хоть бы номер протер, растяпа», — неприязненно подумал Кусов, обратив внимание на заляпанный задний номер «Жигулей» — проделки уличных мальчишек.
И — опять же по неискоренимой склонности к умственным комбинациям — Кусов принялся размышлять, а нельзя ли из всего этого выкроить какой-нибудь сюжетец. Ну, скажем, для рассказа с таким вот названием… гм… гм… К досаде, название не находилось. Да и к чертям собачьим все эти названия с сюжетами в придачу.
Устыженный легковесностью своих мыслей, Кусов вернулся к столу, отхлебнул из стакана холодного чая, взглянул на лист бумаги с ответом из редакции, нахмурился и опять подошел к окну. Жизнь внизу уже двигалась поактивнее. Вот прошли две девушки — студентки Первого медицинского института, их не однажды наблюдал Кусов, да и у них под накинутыми на плечи пальто белые халаты.