Он замолчал, зажмурился, губы поджал, давая себе передышку, а я сделала маленький шаг, встав ближе. Его искренняя боль за мою беду, заставила сердце вздрогнуть и зачастить. Если бы я тогда только знала, что есть на свете человек, способный так посочувствовать, я бы... не знаю. Но, может быть, было не так черно в те дни.
- Узнал про смерть родителей, что осталась совсем одна и даже без дома... я не мог помочь тебе напрямую. Это я попросил мать забрать тебя к себе и присмотреть в первое время, не оставлять, поддержать, вытащить... Она врач, она женщина, ты бы могла ей довериться. Отца на время пожить к себе перевез, чтобы лишних людей в квартире не было. Ирис... я даже подойти к тебе не смел. Зарекся, что пока год не пройдет... если бы не сбои, не пропажи одиночек... я не хотел себя выдавать. И к себе везти не собирался, как с ума сошел, само вырвалось - и желание поцеловать тебя и просьба.
- Почему не хотел?
- Потому что ты еще... ранена. Тебе с любыми людьми больно, вся в панцире. А появись я, хоть с намеком на личное, ты бы... что? Даже в эти дни, Ирис, я думал, что наломал дров, увлек на слабости, и ты будешь избегать меня всеми силами. Если бы ты вчера не пришла такая, я бы и в большем себя не выдал. Я боялся спугнуть тебя чувствами, рассчитывал силу их скрыть... едва знакомый, чужак, лучше притвориться спонтанно увлеченным, чем схватить тебя и обнять так сильно, как всегда хотел, открыться, что люблю больше жизни...
Он не устоял на месте и подался вперед, но меня не коснулся. Юргена словно залихорадило, - глаза горели, скулы совсем покраснели и голос не только осел до шепота, но и дрогнул:
- Раз сказал, мне назад дроги нет. Даже если посмотришь, как на маньяка... С ума по тебе схожу, хочу жить с тобой, любить тебя и не отпускать никогда. Оттолкнешь, сбежишь, не стану тебя донимать и преследовать. Сам виноват. Не сумел по-человечески, не по шагам, а лавиной... не выдержал...
Между нами была даже близость, и недавно, минуты назад - объятие и поцелуй, но прямо сейчас Юрген не смел никак меня тронуть. Он разрешения ждал. Его трясло от эмоций, и едва я поняла, отчего он скован, что за мной ответ или действие, как шагнула и обняла. Юрген не договорил ту фразу. Выдохнул тяжело, резко, почти стоном, и стиснул меня до боли.
- Милая моя, любимая, сердце мое, мотылек...
Мне стало стыдно от ощущения, с какой жадностью я уловила эти слова. И еще хотела. Юрген температурил - весь был горячим, я его через одежду чувствовала, а лицо и руки особенно. Значит, всегда такой огненный? Он целовал в губы, в шею, в веки, щеки и волосы, а потом опять прижал к себе. Я так и повисла у него на шее, не чувствуя пола ногами, положив голову на плечо. И отчего-то чувство стыда за свои эмоции только усиливалось. Мне нельзя было слушать Юргена и соглашаться на "любимую". Плакать хотелось, и прямо жгла язык просьба: "Скажи так еще раз. Скажи!". Пришлось зажмуриться и сцепить зубы.
- Никому тебя в обиду не дам, Ирис... девочка моя, никогда тебя не оставлю, если сама не прогонишь. Только дай шанс, поверь мне, я все для тебя сделаю, милая.
Глаза еще болели от прошлых слез, а тут накатило снова. Но я сдержалась.
- Юрка... - я шевельнулась, подняв голову и тихо заговорила у самого его уха. - Это ты дай мне... время. Я хочу тебя узнать, и жить хочу. Как смогу, как получится поначалу... знаю, что холодная и неотзывчивая, дотерпи, дождись. Я постараюсь стать прежней.
- Не надо. Будь какая есть. Ты мне нужна не прошлая и не будущая, а вся, что сейчас. Что изменится, то изменится, вместе переживем. Понимаешь?
Если бы Юрген ждал этот год целиком, - меня бы не стало. Я бы не дотянула. Хаос исчез, вихрь чувств, как листопад после ветра, улегся, сделав чистой и ясной жизнь. Если бы не он. Если бы не его внезапное вторжение в мой черный и глухой мир, я бы сорвалась и исчезла. Он, тот, кто держит меня на земле своими чувствами? Последняя нить? Я сама себе не нужна, я рвалась из жизни, а вчера сердце вскрылось из-за того, что я тащила Нику через границу. Оттуда поток. Оттуда пришла буря. Откат, эхо, голос грани "оборви" - унес бы без якорей, которых не осталось.
Но вдруг оказалась любима. Себе не нужна, а ему - больше жизни.
Мы долго потом молчали. Юрген потихоньку меня приотпускал - я то на цыпочках держалась, то уже стояла, обнимая все также крепко, только голову положив не на плечо, а по росту - щекой в ключицу уперлась.
- Ирис, ты переедешь ко мне? Если тут не нравится, другое жилье поищем, где уютней будет.
- Перееду.
- Здесь все, что нужно поменяем, подвинем, купим. Кровать?
- Ни за что. Мне понравилось спать на полу.
И опять замолчали, наслаждаясь спокойствием и тишиной. Остались рядом, но уже не так близко и тесно. Смотрели друг на друга. Юрген чуть улыбнулся, но глаза остались серьезными:
- Мне не верится, что ты не сбежала от меня сразу же... У меня не было сильнее страха, чем тебе признаться и поэтому потерять, - и тебя, и надежду. Что вчера произошло? Кто или что довели до такого состояния?
- Юр... мне вчера пограничник помог. Я на рубеж шагнула, как на канат, а он успел удержать.
- Как?
Одними губами спросил, без голоса, оцепенев от того, что я сказала. Вместо ответа я дотянулась до анимо на кухонной стойке, открыла сообщение и показала Юргену. А в мыслях, сама себе, ответила - "Тобой, Юрка. Тобой удержал"...
Жизнь изменилась
Утром Юрген не разбудил меня. Я не слышала ни будильника, ни его сборов. Вчера легла рано, - ужинала батоном, выпила крепкого чая, отмылась по человечески и отключилась на свежей постели, как мертвая.
Чтобы согнать утреннюю одурь и слабость, опять залезла под душ, закрутила один кран и выдержала под ледяными струями секунд тридцать. Голова стала ясная, и задышалось еще легче. Возможно, я привыкла за последние месяцы к своему состоянию, но только когда отпустило - поняла в сравнении, насколько пережимало горло и грудь. Постоянно. Не сильно, не в спазм и невозможность протолкнуть воздух, но были "обручи". Легким не расправиться дальше границы, а теперь - глубина вдоха распирала, наполняла силой и приносила облегчение.