Направляясь сюда, он мысленно входил в быстрые горные потоки, под пахнущие свободой раскидистые лапы огромных елей. Хрустят под ногой камешки, между мхов и корней текут холодные источники. Небо и земля подвешены в голубоватом пространстве, серебряные прогалины колеблются на далеких склонах. «Попрошу его, чтобы перевел меня к границе», — думает Михал и позволяет мечте безо всякого труда исполняться. Все кажется легким. Мать поселится у теток в Варшаве, а ее находящееся за сотни километров беспокойство превратится в спокойную нежную печаль.
Но в «Розочке» он Старика не застал. Марта спрятала рапорт Дадоса в карман фартука с деловым и безразличным выражением на лице, как какую-нибудь квитанцию. Затем, раскачивая тяжелыми бедрами, она вынесла из-за ситцевой занавески чашку чайного эрзаца «Нико». Маленькое кафе пусто, полуденное солнце тихо лежит на четырех квадратных столиках. Сквозь застекленные двери слышно сонное урчание автомашин. Марта аккуратно сметает салфеткой какие-то невидимые крошки и ставит перед Михалом чашку.
— Павел, вас Ирена ищет, — говорит она.
— Что ему надо?
Марта пожимает полными плечами.
— Он не сказал.
Укоризненный взгляд из-за очков напоминает ему: моей первой обязанностью является скрытность.
Михал потихоньку цедит сквозь зубы невкусную, подслащенную сахарином жидкость. С тоскою думает о Лиде. С ней всегда можно было поговорить, пошутить. Никакой другой «ящик» не будет таким, как у Лиды. Еще месяц, два, утешает он себя, и, может быть, он опять заработает. Хлопоты, усилия, задания прошедших месяцев выстраиваются в длинный, монотонный ряд. Со скептической улыбкой Михал расстается со своими недавными грезами.
Перед домом он останавливается, чтобы посмотреть на окно Мачека. Примулы нет. Все в порядке.
Из подъезда выходит Роман.
— Привет! А я был у тебя.
— Я слышал, что ты меня ищешь. Подымись наверх.
— Не могу, брат, спешу. Проводи меня немного.
Они идут, плечо к плечу, большими спокойными шагами. На лице Романа какое-то особенное, кошачье выражение веселого возбуждения, и Михал знает, что произошло что-то важное.
— Сегодня ночью были у меня, — говорит Роман тихо.
— У тебя?
— На старой квартире. У матери.
«Началось», — думает Михал и инстинктивно съеживается.
— И что? — спрашивает он.
— К счастью, мать не знает, куда я выехал. Она могла это говорить с полной убежденностью. Но, разумеется, ее хотели забрать. Положение спас наш хозяин, доктор. Он наговорил им, что я устраивал пьяные дебоши, что я со скандалом расстался с семьей и порвал всякие отношения. Был обыск. Ничего не нашли.
— Ты дал знать Старику?
— Я оставил записку в «Розочке».
Они останавливаются на углу, поворачивают к дому Михала.
— Кто мог выдать?
Роман пожимает плечами.
— Это скоро выяснится. Знаешь, — добавляет он через минуту, — во всей этой истории есть одна интересная подробность. С ними был какой-то поляк; во всяком случае, человек, говорящий по-польски. Он не вошел в комнату, остался в коридоре. Мать слышала, как он говорил: «Последняя комната за прихожей». Он наводил их, понимаешь? Мать утверждает, что определенно знает этот голос.
— Ага, — говорит Михал.
— Ей могло показаться. Знаешь, как это бывает, когда человека поднимут ночью.
Они опять подошли к дому Михала.
— Что собираешься делать? Смыться из города? — спрашивает Михал.
Роман, улыбаясь, показывает крепкие редкие зубы.
— Поживем — увидим.
— Во всяком случае, не болтайся по улицам. Сиди на заднице в хазе.
Роман смеется, хлопает Михала по плечу.
— Не бойся, брат, я везучий.
Он уходит широким, дерзким шагом.
— Не говори так, — кричит ему вслед Михал. — Никогда так не говори!
* * *Комната пахнет лавандой. Это последняя мода. В одной из аптек можно достать сушеные цветы лаванды.
Их добавляют в табак. Михал только что смешал огромную порцию в жестяной коробке и медным стержнем набивает гильзы. В воздухе еще звучит смех, но, когда Тереза отошла от стола, все замолкают. Кудрявый художник Юрек, которого Тереза прозвала Сывороткой, потому что он работает на молокозаготовительном пункте и от него всегда пахнет кислятиной, сгребает свои зеленые и розовые формуляры, так их развлекавшие минуту назад. Веселье исчезает с его лица, в глазах появляется глуповатая угрюмая задумчивость. Михал сосредоточенно набивает сигареты, но время от времени украдкой смотрит на комод, где под лампой с зеленым абажуром блестит клеенчатая обложка его тетради. Он хотел прочесть Терезе свое эссе об импрессионистах, но как раз в это время явился Сыворотка с этой листовкой о поездке на работу в Германию.