Тереза что-то ищет в стенном шкафу. Из-за приоткрытых дверец виден только край ее пепельной юбки и открытая почти до колена икра в блестящем шелковом чулке.
Это продолжается долго. Из глубины шкафа доносится какой-то странный шелест, и Михалу даже кажется, что Тереза разговаривает сама с собой.
— Я помогу тебе, — предлагает Сыворотка, тяжело поднимаясь со стула.
— Нет, нет, — отвечает Тереза встревоженным голосом. — Не вставай, я уже нашла.
Она быстро выпрямляется, раскрасневшаяся, с растрепанными темными волосами, держа в руках бутылку смородинного вина. Запирает шкаф на ключ и некоторое время стоит, прислонившись к нему спиной, как бы желая преградить удивленному художнику Путь. В черном свитере под горло, с испуганной улыбкой в широко открытых глазах, она была воплощением сжимающей сердце юной дикости.
Михал смотрит на оторопевшее лицо Юрека с чувством грустного удовлетворения. Он лучше знает обычаи этого дома. Он знает, что Тереза не терпит, когда роются в ее вещах. Он знает, что она никому не позволяет заглядывать ни в свой шкаф, ни за ширму, загораживающую кровать. На этой ширме из серого полотна всегда висят приколотые репродукции. Сегодня пришла очередь Пикассо. Голубой и розовый период. «Акробатов» в верхнем левом углу до половины закрывает переброшенное через ширму платье.
Пока Тереза разливает в рюмки вино, Михал не может удержаться от того, чтобы не продемонстрировать перед Сывороткой свое превосходство завсегдатая.
— Тереза, новое платье, — говорит он. — Я тебя еще не видел в коричневом.
Девушка быстро поворачивает голову. Всегда у нее какая-то странная настороженность в глазах.
— Ах, это. Я привезла его из дому. Это сестры. Надо будет укоротить.
Она поднимает рюмку и улыбается художнику.
— Ну, Юрек, за «посадку капусты».
— Уж я им посажу, — отвечает Сыворотка. — Долго меня будут искать.
Ноздри Терезы опять задрожали.
— Покажи еще раз. — Она протягивает руку к немецким листовкам.
Здесь и подкрепленный самыми суровыми карами приказ явиться в назначенный срок на сборный пункт, и декларация, утверждающая, что явившийся едет добровольно, и, наконец, зеленая анкета, полная странно звучащих вопросов. Задыхаясь, Тереза зачитывает некоторые из них:
«Умеете ли ухаживать за не рогатым скотом?»
«Умеете ли сажать капусту?»
«Умеете ли полоть свеклу?»
Ее смех так заразителен, что они тоже не могут сдержаться. Михал заглушает в себе мысль, что теперь Сыворотка исчезнет с горизонта.
За стеной раздается металлический плеск фортепьяно.
— Совы просыпаются, — говорит Тереза.
В этой старой заброшенной вилле, где Тереза занимает угловую комнату возле кухонной лестницы, живет неопределенное количество старых дев — пугливых созданий, иногда проскальзывающих по темному коридору, дающих знать о своем существовании чадом подгоревшего масла или бренчанием рассохшихся клавишей.
Обычно это «Турецкий марш», отстукиваемый в отчаянном темпе.
Михал и Тереза обмениваются понимающими улыбками: это мелодия их совместных вечеров. Пахнущий лавандой дым извивается под зеленым абажуром, не сообразуясь с ритмом. Некоторое время им кажется, что они одни.
Сыворотка опять собирает свои бумажки. Теперь он в задумчивости рвет их, комкает и кладет на блюдце. Потом поджигает спичкой. Желтое пламя колеблется, поднимаясь к потолку темной полоской копоти. Угрозы, лживые обещания, нескладные вопросы превращаются в ломкую хрустящую корку пепла. Выпуклыми неподвижными глазами художник всматривается в белые колечки букв, все еще заметные на обуглившейся бумаге. В эту минуту Михал поборол в себе мелочную неприязнь. Все трое склоняют головы над блюдцем, ощущая свое братство.
— Вы не возражаете, если я погашу свет и открою окно? — спрашивает Тереза.
Художник медленно поднимается.
— Я пойду, Тереза.
Он стоит с опущенными руками, большой и беспомощный.
За стеной все еще бренчат «Турецкий марш». Тереза подходит на цыпочках, осторожно целует Сыворотку в небритые щеки.
— Держись, Юрек. Смотри, чтобы тебя не схватили. Михал, внезапно переполненный нахлынувшими чувствами, пожимает его большую влажную ладонь.
Сыворотка мигает глуповатыми глазами.
— Будьте уверены, — говорит он молодцевато.
Когда Тереза возвращается от дверей, в руках у Михала открытая тетрадь. Он замечает замешательство на лице Терезы.