— Да-да, леди Эмили, я вас слушаю, — с внутренней тревогой проговорила Агнес. Что-то надвигается. Что, она сказать не могла, но, когда кто-то вроде леди Эмили, заводит разговор о долге, жди неприятностей. И вот она снова говорит о долге.
— На нас на всех лежит долг, мы, люди из высшего класса, воспитывались с определенной целью, главная из которых являть собой пример. Мы можем перебиваться с хлеба на воду, как было с вами и с вашей семьей, но воспитания от вас никакой силой не отнять. Ваш отец был слабым человеком, но он вышел из хорошей семьи, возможно, из промышленников, но это ничего не значит, нам всем приходится добывать деньги тем или другим путем. И те из нас, у кого достаточно средств, чтобы содержать большой штат, не могут забывать о своем долге. Ну, в общем, не только те, кто содержит большой штат, но и те, кто вообще держит прислугу, несут по отношению к ней определенный долг, и часть этого долга состоит в том, чтобы слуги не забывали своего места. Ты слушаешь?
Она наклонилась вперед, голова у нее качалась вперед-назад, и высокая шляпа, невесть как державшаяся на копне седых волос, чуть было не съехала на нос, но леди Эмили нетерпеливо дернула головой, и шляпа встала на свое место. Справившись с головным убором, леди Эмили завершила вступительную часть речи:
— О, да, мисс, да, вы меня слышите, я вижу это по вашему лицу.
У Агнес внутри похолодело. Теперь цель визита этой дамы стала ей ясна, ей захотелось вскочить и бежать, закрыть лицо и заткнуть уши, чтобы не слышать того, что предстояло.
— Так вот. — Леди Эмили снова выпрямилась и погрузила острый подбородок в толстые складки на шее. — Среди женщин моего класса меня хорошо знают и боятся. Я знаю все про всех, я собираю сплетни, я люблю слушать сплетни, они всю мою жизнь доставляли мне удовольствие, но только во всем, что касается моего класса. Можно допускать вольности, можно проявлять неразумие, есть определенные пределы, в которых можно совершать то или другое, эти пределы весьма и весьма широки, но только в границах собственного класса. Но стоит показать дурость или глупость, называйте как вам это угодно, и выйти за пределы своего класса, связаться с низшими классами, даже с нижним слоем среднего класса, — все: вы совершаете непростительную ошибку, а уж если идти еще ниже, то это трагедия, это бедствие, равное разве что сожительству с цветным.
Агнес трясло, она сидела, сжав руки на коленях и вонзив ногти в ладони. Она говорила себе, что нужно заговорить, остановить ее, но ей хотелось узнать, что за этим стоит, откуда все это взялось, из какого источника. Она не сделала ничего такого, чтобы заслужить подобные обвинения, а если и сделала, если она и пала в этом смысле, то только в своих мыслях, не больше. Но леди Эмили продолжала:
— Как я говорила в самом начале, я люблю сплетни, люблю скандалы, но когда до меня дошло то, что касается вас, я никому не сказала, потому что вы мне не безразличны. Мне не безразлично, что на ваших плечах весь дом и что распался ваш брак с этим Крокфордом. Хоть я и не была склонна благословлять его тоже, потому что это тщеславный, безвольный человек, в нем нет ничего от его матери. И мне жаль, что у вас такие братья, но уж какие есть. Двое отправились в Австралию, нашли место, ничего не скажешь! Ни один джентльмен не допустит оставить там свои кости. И теперь вот еще Стенли никогда не бывает дома, так ведь? Проводит все время у Каннингхэмов. Да, — она закивала снова, — он положил глаз на Диану. Но он обратился не по адресу, так его и ждали там. Она собирается выйти за деньги, за большие деньги. Кто-нибудь должен оплачивать жеребцов, они же с ума посходили по лошадям. Но это ничего не значит. Почему это должно помешать им наслаждаться жизнью? Насколько я помню эту юную леди, в своей конюшне резвее ее не найти.
Она перевела дыхание, и Агнес учтиво спросила, привстав:
— Вы закончили, леди Эмили?
— Нет, девочка, не закончила, еще не закончила. И сядь... сядь, потому что, поверь мне, я здесь ради твоего блага. Видишь ли, в твоем доме, а может быть, и не в твоем, есть человек, который очень интересуется всеми твоими делами, как свидетельствует это письмо. — Она открыла свой длинный бисерный ридикюль и вынула из него лист бумаги. При виде его Агнес опустилась на место, не в силах оторвать глаз от длинных костлявых пальцев леди Эмили, открывавшей конверт, а потом протянувшей его ей. — Ты знаешь этот почерк?
У Агнесы перехватило дыхание, она перевела глаза на исписанный листок. Она не прочитала, а только присмотрелась к тому, что было написано на бумаге. И заметила, что почерк корявый. Подняв голову, она посмотрела на леди Эмили и сказала:
— Люди, которые пишут анонимные письма, насколько я представляю, обычно изменяют почерк. Но... но с чего бы писать письмо обо мне? Могу я прочитать?
— Этого-то я и хочу от тебя. — Голова старой леди снова начала клониться вперед.
Агнес приняла письмо из рук леди Эмили. Но не сразу смогла разобрать текст, потому что нужно было сперва справиться с пеленой, застлавшей вдруг ее глаза. Письмо начиналось с обращения.
Леди Эмили!
Вы благородная леди и друг семьи Торман, и, я думаю, вам не безразлично знать, что мисс Агнес нуждается в добром совете, потому что подвергается соблазну уронить себя в ситуации, создаваемой человеком, который находится у нее в услужении. Этот человек умеет обхаживать женщин. Он получил над ней такую власть, что она ходит следом за ним и даже работает вместе с ним. Это возмутительная ситуация, чтобы леди с ее положением так роняла себя. Но это не ее вина, дело в нем, он такой человек. Они встречаются в лесу под предлогом, будто ищут ее сестру. Я считаю, что вы могли бы сделать что-нибудь по этому поводу, леди Эмили, это же позор.
Ваш, леди, доброжелатель.
— Это неправда. Это неправда. — Листок в руке Агнес дрожал, и она повторяла: — Это неправда, говорю вам. Все тут неправда, с первого до последнего слова. Человек, о котором идет речь в письме, это мистер Брэдли...
— Вы называете его мистер Брэдли?
— Да, это его фамилия, мистер Брэдли. Хотя я обращаюсь к нему как к Брэдли, а... на кухне его зовут по имени.
— Ну, что ж, будем называть его Брэдли. И вы говорите, что в этом письме все неправда?
— Может быть, одна-единственная вещь — мы с ним действительно работали в саду. Но с нами всегда Милли и Блум... Артур Блум. Это самое грязное письмо. — У нее задрожали губы, из глаз брызнули слезы.
Леди Эмили наклонилась к Агнес, потрепала по коленке и сказала:
— Успокойтесь, успокойтесь. Я вам верю на слово. Но зачем? Вам не приходит в голову, зачем кому-то понадобилось писать мне такое письмо и обвинять вас в подобном неблагоразумии?
— Да, могу, могу. — Агнес оперлась головой о спинку кресла. Да, она знала, кто написал письмо. Это Дейв. Уже не первую неделю он вел себя странно, даже следил за ней, когда она гуляла по саду. Тот случай, который он упоминал в письме — встреча с Брэдли, — произошел в полнолуние, когда Милли снова ушла в лес. Перед этим были полнолуния, которые, как казалось, никак не повлияли на ее состояние, но в ту ночь она пропала, и Брэдли пошел искать ее. Но ведь то же самое сделали Магги и Бетти Троллоп. Случилось так, что Брэдли нашел ее, и именно когда Агнес на них наткнулась, на сцене появился Дейв. Она очень отчетливо это помнила, потому что на следующий день Дейв был едва ли не груб с ней. Она отнесла его грубость к тому, что именно Брэдли нашел Милли и что Дейв не переносил неприкрытой привязанности Милли к этому человеку.
— Так кто же это? Кто написал это письмо?
— Это не имеет значения, кто написал его, могу только заверить вас, что содержание письма лживое. Все, что имело место между мной и Брэдли, это только беседы.
— Значит, вы разговариваете с этим человеком?
— Мы беседовали.
— Почему?
— Вероятно, потому, что мне не с кем больше разговаривать.