— Ну, для этого хватит времени. Там есть очень хороший мастер и молодой мальчик, подмастерье, и, если смогу, возьму еще ученика. Дела пойдут как по маслу. Честно, совершенно честно. — Он покачал головой и широко улыбнулся. — Я совершенно не представляю, где я в данный момент. Все произошло так неожиданно. Я сидел и ждал, что дядя оставит мне в лучшем случае кое-что из своего инструмента. А он оставляет все. Я сидел как оглоушенный. И по сию пору еще не совсем отошел. Думаю, это пройдет не сразу.
— Это старый бизнес?
— Да, о, да. Мой отец был в нем воспитан. Мой дядя и был старшим. У них произошла ссора по поводу... ну, — у него заходил кадык, — по поводу моей матери, они не разговаривали больше двадцати лет, фактически до дня ее похорон. Но сохранились документы и счета от конца семнадцатого столетия. Один счет за кресло для замка, большое дубовое резное кресло с высокой спинкой, с сиденьем из телячьей кожи, обитым медными гвоздями с крупными шляпками, оно обошлось заказчику в пятнадцать шиллингов. — Он улыбнулся еще шире. — Думаю, кто-то погрел на этом кресле руки, потому что оно было для замка.
— Дом стоял все это время?
— Насколько я представляю, вначале это был маленький домик с двумя комнатами. Сейчас в нем восемь комнат, не считая мастерской, а над мастерской длинное помещение, в котором я жил и продолжаю жить. Это помещение для сушки досок, и запах там восхитительный... Что такое? — Он привстал, перегнулся через стол и неловко пробормотал: — Ну, пожалуйста, пожалуйста.
— Ничего. — Она глубоко вздохнула, подняла голову и проговорила: — Я рада за вас, вот и все.
Он еще продолжал стоять в прежней позе, когда в дверь громко постучали. Они переглянулись, и она выпрямилась на стуле и взяла в руки перо.
Это был Дейв Уотерз. Он был вне себя, лицо пунцовое, глаза горят, он переводил взгляд с одного из них на другого и выдавил из себя:
— Мне необходимо переговорить с вами, мисс.
— Ты же видишь, Дейв, я занята. Давай чуть позже.
— Ничего-ничего. — Роберт встал со стула. — Полагаю, теперь все в порядке?
— Да, благодарю вас.
Роберт направился к двери, и Дейв Уотерз отскочил в сторону, словно опасаясь, что его ударят. Когда Роберт находился уже в коридоре, Дейв Уотерз с шумом притворил за ним дверь и без всякого вступления начал:
— Я должен высказаться. Либо он, либо я. Вы должны решить. Он захватил мое положение. Теперь я никто для вас и для мисс Милли. Он захватил мисс Милли, а теперь и вас. Он плохой человек, и вы должны видеть...
— Замолчи! Замолчи сию же минуту! Ты забываешься. Я никогда не думала, что мне придется сказать тебе эти слова, но сейчас я их говорю: ты забываешься. Единственный человек, который захватил свое положение в этом доме, это ты. Годами никто не вмешивался в твои распоряжения, и ты пользовался этим. Мало того, ты показал себя в высшей степени неблагодарным. Человек, который только что вышел из этой комнаты, спас тебя от суда, возможно, от виселицы. И, несомненно, от тюрьмы. С момента, как он начал работать у нас, от него никто не видел ничего, кроме хорошего. Знаешь, что сделала бы я на его месте? Знаешь, что сделала бы я? — Она встала из-за стола. — Я бы послала анонимное письмо в полицию и рассказала все о том, как умер твой хозяин. Такое же, как ты послал леди Клинтон-Смит обо мне... и о нем. Да-да, у тебя есть из-за чего...
Дейв покачнулся и, чтобы не упасть, схватился за край стола. Глядя в стол, он забормотал:
— Я жил для вас и мисс Милли, я отдал жизнь этому дому, я служил ему мальчиком и взрослым человеком, это была вся моя жизнь. Я не думал ни о чем другом, только о вашем благополучии. И потом... и потом приходит этот человек, совсем чужой человек, горожанин, и что получается? Перед ним все расстилаются. Мисс Милли ходит за ним как собачонка. И вы, — он поднял глаза от стола, — вы, которую я считал такой здравой, вы поддаетесь его красивым речам и тому, что он читает книги.
— Замолчи, Дейв! Ты уже достаточно наговорил, по-моему, даже больше, чем достаточно. Прекрати сию минуту.
— Я не могу, мисс, не могу. Я должен высказаться, и вот, что я вам скажу: ему не жить, если он хоть пальцем притронется к вам. Вашему отцу не было дела до вас или до мисс Милли, это я заботился о вас обеих, и я повторяю то, что сказал... если я увижу, что он притронулся к вам хоть пальцем, я его прикончу. И пусть будет, что будет. Ну вот... теперь вы знаете.
Спотыкаясь, не видя перед собой дороги, он вывалился из комнаты, она посмотрела ему вслед и тут же обессиленно рухнула на стул. Боже, о боже мой! Что ей делать? Все думают, что Милли не в своем уме. Милли абсолютно нормальная по сравнению с Дейвом. Он помешался. Нужно быть очень осторожной. Нет, это Роберту нужно быть осторожным, потому что этот человек опасен. Она должна переговорить с Пегги.
Агнес протянула руку к звонку в стене. Этот звонок не звенел с тех пор, как отец в последний раз был в кабинете. В доме не так много прислуги, чтобы бегать и отвечать на звонки, тем не менее через минуту на пороге комнаты показалась Руфи, и она велела ей:
— Скажи маме, я хочу с ней поговорить.
— Хорошо, мисс.
Через несколько минут в комнату вошла Пегги, и Агнес извиняющимся голосом проговорила:
— Мне... мне пришлось послать за тобой, Пегги, я не смогла бы говорить с тобой в кухне. Я должна сказать тебе... боюсь, у Дейва не все в порядке с головой.
Пегги выразительно посмотрела на нее и напряженным голосом сказала:
— Нет, девочка... мисс, у него с головой все в порядке, просто он, как всегда, тревожится, чтобы у тебя все было хорошо. И, если хочешь услышать от меня правду, то я думаю, что у него есть причина. Хорошо-хорошо, я ничего не хочу сказать, Брэдли по-своему неплохой человек, но только в своем роде. В своем роде, как вижу я, как видит его Дейв, но совсем не так, как ты видишь его.
— Пегги, — Агнес нелегко было произнести это ровным тоном, — ты понимаешь, что вмешиваешься в мою жизнь? И что, если я хочу дружить с Брэдли или вообще с кем-либо в его положении, я вольна это делать?
— Вот в этом вы ошибаетесь, мисс, не вольны. Вам нужно поддерживать свое положение. Каким бы ни был ваш отец, вы его дочь, но еще больше вы дочь своей матери, а она была леди, и вы тоже леди. И я говорю вам сейчас, что, если вы свяжетесь с кем-то вроде Брэдли, в конце концов вы умрете от сраму. Вы принадлежите к другому классу, и воспитание возьмет свое. Во всяком случае, вы будете на языке у всего графства.
Агнес смотрела на женщину, с которой она была всю свою жизнь с момента, как себя помнит. Она права во всем, что говорит, если следовать традициям и привычкам, но какое значение имеют традиции в делах сердечных? Чувства и эмоции не укладываются в рамки правил и традиций. Да и придется ли ей испытать стыд или страдания, если она навсегда соединится с Робертом?
Агнес ждала ответа, но он не приходил, ее ум молчал. Чувства подавляли разум. Но она отчетливо представляла себе, что, каковы бы ни были ее чувства, какие бы действия она ни решила предпринять, она ни должна позволить этим людям, этим двоим, которые так дороги ей, претендовать на право диктовать ей, поскольку они в той же степени переходили границы дозволенного для людей их положения, в какой рамки предписанного для людей ее положения переступала она. И она сказала это Пегги:
— Ты считаешь, что Брэдли позволяет себе слишком много. А ты никогда не задумывалась, что ведь и вы делаете то же самое, ты с Дейвом? Это в какой -то мере понятно, если вспомнить, что вы всю жизнь заботились обо мне, и я это всегда ценила. Но когда речь идет о моем личном поведении, а я не давала вам повода для сцен вроде тех, которые вы с Дейвом устроили мне сегодня утром, я думаю, вы зашли слишком далеко и злоупотребили своим положением. Это все, что я должна была тебе сказать... Можешь идти, Пегги.
Никогда еще она не разговаривала с Пегги в таком тоне и никогда не отсылала ее прочь. Эта пожилая женщина стояла, остолбенев, уставившись неподвижным взглядом на сидевшую перед ней хозяйку, и на лице у нее играли желваки, как будто лицо задергалось от тика, потом она повернулась и почти бегом кинулась из кабинета.