– Здесь одной не хватает? – прерывает он мою лекцию, указывая на заметную прореху в шеренге коробочек.
– Да, – отвечаю я.
После того как он берет сверху парочку пузырьков и коробочек и аккуратно укладывает их в полиэтиленовый пакет, я веду его вниз, в холл. В доме вновь стало тихо, если не считать глухого тиканья напольных часов. Я медленно обвожу взглядом старый холл, пустой и огромный. В верхнем углу, там, где в дом проникает сырость, обои почти повсюду отстали от стены, но в целом все выглядит так, как и раньше. Здесь я всегда чувствовала себя в безопасности, и сейчас здесь спокойно, надежно и уютно. Я ощущаю, как напряжение, нараставшее всю эту неделю, начинает рассеиваться, отпуская меня. Я почти счастлива.
Подойдя ко входной двери, инспектор Пигготт поворачивается ко мне:
– Мисс Стоун, известны ли вам какие-либо причины, по которым ваша сестра могла покончить с собой?
Ни о чем таком я даже не задумывалась.
– Нет, – отвечаю я.
У меня мелькает мысль, что самоубийство – это последнее, что пришло бы Вивьен в голову.
Он кивает. Когда он уже поворачивается, чтобы уйти, я останавливаю его:
– Инспектор Пигготт, хотелось бы знать…
– Да? – поворачивается он ко мне, словно ожидая, что я поделюсь с ним какой-то тайной.
– У вас есть часы?
– Часы?
– Да, я хотела бы знать, который сейчас час.
– Девять, – отвечает он.
– Ровно девять?
– Ну, чуть больше. – Он вновь смотрит на свои часы. – Пять минут десятого.
Он вновь поворачивается к выходу.
– Ровно пять минут? – быстро переспрашиваю я – его ответ все равно кажется мне слишком общим.
Он останавливается, вновь поворачивается ко мне и внимательно смотрит на часы. У меня появляется уверенность, что сейчас он сообщит мне время настолько точно, насколько сможет.
– Я бы сказал, что сейчас почти семь минут десятого, – говорит он, окинув меня осторожным взглядом.
– О, большое спасибо! – искренне благодарю я его. – А как вы думаете, время на ваших часах соответствует времени на часах в полицейском участке? Я имею в виду, вы часто сверяете свои часы по ним?
Помолчав, инспектор уверенно отвечает:
– Да, регулярно.
– Спасибо еще раз, инспектор! – восклицаю я и с облегчением вздыхаю.
Затем, поправив время на обоих своих наручных часах, я запираю за полицейским дверь.
Вторник
23
Интуиция
Они пришли за мной лишь на следующий день. Я знала, что это случится, что они установят истину с помощью того шестого чувства, которое, кажется, от рождения есть у всех, кроме меня. Как его называла Вивьен? По ее словам, она точно знала, что здесь произошло, хоть и находилась на расстоянии в двести пятьдесят миль от этого места: «Джинни, это интуиция, она никогда меня не подводит!»
Я готова к их приезду. Стоя в своем наблюдательном пункте, я наблюдаю, как полицейская машина тормозит у дома. Я понимаю, что сегодня вижу Балбарроу в последний раз. Должна признать, меня повергает в ужас предстоящий отъезд: я всю жизнь прожила в Балбарроу-корте, и в любом другом месте я не буду чувствовать себя в безопасности.
Инспектор Пигготт выводит меня из дома. Он любезно накрывает мои плечи накидкой. Перед тем как сесть в машину, я останавливаюсь, чтобы в последний раз взглянуть на дом.
Мое внимание привлекает человек, идущий по подъездной дорожке. Я узнала его еще до того, как смогла разглядеть черты его лица, – эта сутулая, коренастая фигура, эта неспешная походка и крупные руки, которые виновато висят по швам, не дают ошибиться. Как Майклу стало известно, что я уезжаю?
Майкл подходит к машине и ко мне почти вплотную. Мы смотрим друг другу в глаза. Он хочет сказать «прощай», я в этом уверена, и я собираюсь ответить ему тем же, но меня вдруг переполняет чувство – взаимное, я знаю точно, – что нам надо так много друг другу сказать, столь многим поделиться, и произнести слово «прощай» стало бы просто ненужной банальностью. Я словно вдруг поняла, что он всегда был в моей жизни где-то поблизости, знал и понимал, кто я такая и что произошло, и даже благодаря некой бесконечной мудрости способен видеть грядущее. А сейчас он здесь и рассказывает мне все это, не произнося ни единого слова. Часть моего существа хочет крепко обнять его, другая – заплакать: ведь я знаю, что пришел самый грустный, самый чувствительный миг моей жизни. Самый грустный миг настал сейчас, когда я вынужденно покидаю свой дом и Майкла, а не во все те минуты, когда от меня можно было ожидать слез, – ни когда моя сестра упала с колокольни, ни когда умерла моя мать или мой ребенок. Для меня они навсегда сливаются в единое целое. Меня вдруг пронизывает понимание, что Майкл один на свете заботился обо мне, он один относится ко мне по-доброму, не ожидая ничего взамен, не используя меня и не считая меня обузой. Я даже мысленно осмеливаюсь назвать его своим единственным настоящим другом.