Однажды, когда мне было двенадцать, мы с мамой поехали в Чард покупать мне чулки для какого-то сельского праздника с танцами – мама собиралась отправить меня туда с Виви. Едва мы зашли в отдел женской одежды магазина «Денингс», как мама подбежала к толстой, изможденного вида женщине с коляской и склонилась над невыразительным младенцем в ней. Потом она воскликнула на весь магазин: «Какая же она милая!» – и все продавцы и покупатели стали смотреть на нас. Ее неискренность была настолько очевидной, что я решила: все уставились на нас потому, что она вела себя как дура.
Некоторое время спустя, прячась в одиночестве в темном углу помещения, где проходили танцы, я приняла решение осторожно сказать матери об этом, дабы впредь она не делала таких глупое гей. Когда я так и поступила, мама погладила меня по голове и от всего сердца поблагодарила. Но много лет спустя я осознала, что ошибалась тогда: никто в магазине ни на секунду не усомнился в искренности восторгов Мод. Мама просто решила немного подбодрить усталую молодую мать, придав ей уверенности в себе и в красоте ребенка. И та действительно приосанилась и улыбнулась – ей явно было очень приятно. Я же тем временем тянула маму за брюки, пытаясь утащить ее куда-нибудь подальше. Таким образом я пытаюсь объяснить, что меня убила не ложь Мод во имя неизвестно чего, а то, что сама она так никогда в этом и не призналась, а также то, что остальные покупательницы были убеждены в ее искренности. Они инстинктивно поняли, почему она хвалит ребенка, как будто они все принадлежали к одному клубу и с рождения знали правила поведения в нем.
Вивьен встает, заходит в дом и поднимается по лестнице, по пути велев шоферу занести сумки. Я же по-прежнему сижу на крыльце, чувствуя, как во мне нарастает удивление. Удивляюсь я сразу многим вещам, словно малыш, который в первый раз заинтересовался окружающим миром. Мне интересно, всегда ли Виви так безупречно одета; я спрашиваю себя, почему она хочет поселиться в восточном крыле; мучает ли ее, как и меня, артрит; не забыла ли она переступить вторую ступеньку сверху, которая всегда ужасно скрипит. (Как-то Виви заявила, что эта ступенька стонет, жалуясь на то, что на нее целый век все наступают, и мы договорились больше никогда не становиться на нее.) Еще мне интересно, что Виви оставила в Лондоне и завяжутся ли у нас особенные отношения – наподобие тех, которые были у нас много лет назад. Более же всего мне интересно, почему она наконец решила вернуться домой.
По-прежнему не вставая со скамьи, я перевожу взгляд на окна второго этажа восточного крыла. В одном из них появляется Вивьен и с несчастным видом смотрит куда-то вдаль. Меня она не замечает. Чудесная, полная жизни и веселья Вивьен! Наконец-то она снова в Балбарроу!
Я все еще сижу снаружи, когда Вивьен в сопровождении верного шофера спускается по лестнице.
– Джинни, дорогая, что случилось с домом? – с укором спрашивает она.
– А, он начинает заваливаться! – отвечаю я, чувствуя замечательную легкость мыслей.
– Я про мебель. Тебя грабили?
Я и забыла, что она не видела обстановку в таком состоянии. Я распродавала мебель постепенно. Раз в несколько месяцев приезжал на своем фургоне Бобби и забирал очередной предмет. Я познакомилась с ним, когда он работал в управлении по водным ресурсам – его прислали починить водопровод, проходящий по нашей земле. Три дня спустя, закончив свою работу (и съев все мое печенье), Бобби сообщил мне, что в Чарде у него есть антикварный магазин, и предложил продать часть нашей обстановки. Сбыв первую партию, он приехал с помощником и загрузил еще несколько тяжелых дубовых вещей, а спустя несколько месяцев появился опять. В последние десять лет он приезжал довольно-таки регулярно и каждый раз расплачивался наличными. Такая система меня полностью устраивала – я превращала обстановку в живые деньги, обходясь при этом без банка и без поездок в город. Мебель стала для меня неисчерпаемым кладом. При этой мысли я громко рассмеялась – головокружение от нашей истерики у входа все еще не прошло, и я ощущала себя чуточку пьяной, как после глотка вина.
– Она стала моей пенсией, – отвечаю я, готовая вновь засмеяться.
Но Вивьен не разделяет моего веселья.
– Ты продала все? – испуганно выдыхает она, округлив подведенные глаза.
Перемена в ее настроении пугает меня, но я не могу понять, не шутит ли она. Я перевожу взгляд на Саймона, однако тот лишь моргает, будучи не в состоянии дать мне хоть какую-нибудь подсказку.