В комнату входит Вивьен и передает Эйлин пепельницу. Усевшись на свой стул, она начинает рассказывать гостье о замечательном зубном враче, которого она нашла в Лондоне благодаря подруге Этти.
– Вообще-то он не дантист, а гигиенист, но, как бы там ни было, ему удалось сделать мои зубы не такими чувствительными, – говорит она. – Он дал мне специальную щетку, от которой мои десны первое время кровоточили, но теперь я пользуюсь только ею – и могу есть что угодно.
Я впервые слышу от нее что-то о ее жизни в Лондоне. Теперь мне известно, что у нее там была подруга Этти и дантист, который гигиенист.
Вивьен вновь наполняет стакан Эйлин, и они начинают обсуждать свою вчерашнюю встречу, пытаясь вспомнить, о чем они говорили. Потом разговор переходит на погоду, которая стояла вчера во второй половине дня. Они сравнивают эту погоду с сегодняшним проливным дождем, который, к счастью – именно так они говорят, – постепенно переходит в морось. Никто так и не задал ни единого вопроса о моих исследованиях.
Спустя некоторое время Эйлин прощается, а мы с Вивьен переходим на кухню и начинаем готовить совместный обед. Вивьен подготавливает к жарке цыпленка, а я чищу и режу в раковине брюкву. Время от времени один из нас напоминает другому о каком-нибудь эпизоде из детства, о человеке, которого мы оба знали, песнях, которые мы пели, или вещах, что мы носили, – теперь бы они показались нелепыми. Как же приятно натыкаться на что-то общее, на тему, которую можно совместно развить, или оживлять память друг друга тем или иным высказыванием, дополняя подробностями наши воспоминания! Но на каждое общее воспоминание приходится немало таких, которые мы не можем разделить, которые полностью или почти полностью выветрились из памяти одной из нас, хотя другая помнит все так, словно это было вчера. А если их и удается оживить, они нередко не совпадают.
Тупой стороной ножа я сдвигаю порезанные ярко-оранжевые брюквины с разделочной доски в кастрюльку с холодной водой, затем с дуршлагом сажусь за стол чистить бобы.
– Дорогая, правда, было приятно повидать Эйлин? – говорит Вивьен, возвращая разговор в наше время. – Хорошо, что в деревне еще остались люди, которых ты помнишь.
– Да, наверное, – не думая, отвечаю я.
Вивьен замолкает; на ее лице мелькает гримаска раздражения.
– Джинни, ну почему ты думаешь, что все на свете должны знать о твоих исследованиях? – резко произносит она, обкладывая цыпленка веточками розмарина.
– Ничего я не думаю… – начинаю я.
– Если человек ничего об этом не знает, это может поставить его в неловкое положение, – перебивает меня она.
Я молчу, хотя Вивьен явно ждет моего ответа.
– И потом, вряд ли кому-то есть дело до твоих достижений, – добавляет она.
Безусловно, это грубая выходка, но я знаю, что она всего лишь провоцирует меня. Зачем ей это нужно, у меня нет никаких догадок. Кроме того, мне не известно, в каком направлении она будет развивать свою атаку. Тем временем Вивьен оставляет цыпленка и ладонями опирается на стол по обе стороны от него:
– Джинни, я не хочу тебя обидеть, но ты уже очень давно ушла на покой, вот и все.
Я раскрываю очередной стручок и отросшим ногтем большого пальца выковыриваю из него бобы. Интересно, когда вышла на пенсию сама Вивьен? Она ничего не рассказывала мне о своей жизни – хотя той же Эйлин она, само собой, поведала многое, – так с какой стати она должна строить какие-то догадки о моей? В конце концов, что она может знать о моей работе?
– Вивьен, моя работа – это не просто работа, а призвание, и полностью «уйти на покой» мне вряд ли возможно, – объясняю я. – Боюсь, что я прекращу заниматься своим делом только в могиле.
Вивьен молчит, не сводя с меня напряженного взгляда. Наконец она произносит:
– Тогда скажи, как именно ты работала с мотыльками в последнее время?
Взяв лимон, она заталкивает его внутрь цыпленка.
– В последнее время, Вивьен, – отвечаю я, слегка утомленная этим допросом, – я работаю намного меньше, чем раньше. Но к чему ты ведешь, позволь спросить?
– Мне известно, сколь велик объем твоих знаний, но разве ты все еще занимаешься настоящими исследованиями?
– Настоящими исследованиями?
– Я думала, что ты уже давно забросила все это.
– Я постоянно что-то исследую, – сообщаю я. – Один проект непременно перерастает в другой – такова уж природа моих занятий. Исследования нельзя так просто завершить: всегда остается некая область, где тебя ждут дальнейшие открытия.