— Вы не знаете, когда обещала приехать Катрин?
Отчим скривился и небрежно пожал плечами:
— Полагаю, сегодня вечером.
— Она так спешно покинула особняк, сразу после вашего приезда. Наверное, состояние здоровья её подруги сильно ухудшилось.
— Меня это не интересует, — обрубил все попытки что-то обсудить Джаральд и, развернув лежащую на серебряном подносе газету, поднёс ко рту чашку с кофе.
Я с трудом отвела взгляд от его губ, коснувшихся тонких фарфоровых краёв, и вновь вернулась к своей каше, заставляя себя жевать только потому, что не желала покидать столовую, пока он находился здесь.
Удивительно, но я никогда ещё не испытывала подобного смятения чувств, даже в тот момент, когда меня поцеловал Александр, наш сосед, хотя он был очень привлекательным юношей и нравился многим девушкам из числа моих сверстниц.
Самое ужасное, что вызывал эти непрошенные эмоции человек, которого мне полагалось звать своим отчимом и проявлять к нему соответствующее уважение. Ведь не воспринимала же я мачеху, как равную к себе. Пусть она вышла за моего отца, когда ей только исполнилось двадцать пять, а сейчас уже перевалило за тридцать девять, но у меня и в мыслях не было поговорить с Катрин как с подругой или поделиться с ней секретами. А Джаральду, кажется, около тридцати, он намного старше меня, но почему-то вызывает в душе целую бурю чувств с самого первого взгляда. В чём тут дело?
Я так глубоко погрузилась в свои мысли, что когда отчим снова обратился ко мне, вздрогнула от неожиданности.
— Поедем?
— Что, простите? — подняв голову, я посмотрела на уже закончившего завтрак мужчину. Он легко поднялся на ноги и неспешно обошёл стол, остановившись рядом с моим стулом. Широкая ладонь легла на спинку, и Джаральд отодвинул стул, невзирая на то, что я всё ещё сидела на нём. Он вдруг наклонился, и его рука обвилась вокруг моей талии, а моё дыхание оборвалось, когда спиной на миг коснулась его груди, а макушка прижалась к его подбородку. Отчим поставил меня на ноги и опустил руку, а мне пришлось облокотиться на стол, чтобы устоять и не рухнуть на пол прямо у начищенных мужских сапог. Спина горела так, словно на ней остался не видимый глазу ожог.
— Я сказал, что мы покатаемся вместе. Покажешь дом и окрестности. Собирайся.
Я никогда в жизни не выбирала наряд с такой тщательностью. Да что там говорить, раньше я бы просто надела рубашку, мужские бриджи и сапоги для верховой езды, даже шляпку ни за что бы не взяла. Мне нравилось, как волосы свободно развевались за спиной при скачке, и сидеть предпочитала в мужском седле.
С самого детства мне была предоставлена относительная свобода действий: отец был вечно занят, мачеха никогда особо не следила за моим воспитанием, только сурово наказывала за проступки, а ленивая гувернантка предпочитала давать мне книжки, которые должны были способствовать просвещению, а сама в это время убегала к своему дружку.
Однажды, проследив за ней, я увидела, как она кувыркается на сеновале с нашим конюхом. Это зрелище поразило до глубины души, и не скажу, что оно мне понравилось, скорее, показалось отвратительным. Подсматривать я не любила, и наблюдение за чужими ласками меня совершенно не возбуждало, однако с приездом отчима многое изменилось. В тот самый раз, когда подглядывала за ним и его рыжей любовницей, которую он притащил в постель на следующую же ночь после отъезда мачехи, я впервые ощутила настолько сильное возбуждение.
Вид его обнажённого тела подействовал совершенно невероятным образом. Я представляла, что именно меня ласкают его руки и губы, и не могла удержаться от того, чтобы прикоснуться к себе, выпуская бурлящие чувства наружу. Эти откровенные ласки принесли хоть какое-то временное облегчение, иначе я бы взорвалась от слишком сильных эмоций. А сейчас ради Джаральда мне вдруг захотелось выглядеть одной из тех искушённых леди, с которыми он наверняка привык общаться. Ведь женился же он на моей мачехе, а она относилась именно к таким женщинам.
Перебрав несколько нарядов, я остановила выбор на зелёной амазонке с тяжёлой бархатной юбкой, приталенным жакетом поверх тонкой кремовой рубашки и зелёного цвета шляпке. Этот оттенок шёл к моим тёмно-русым волосам, которые служанка уложила в элегантную высокую причёску, а поверх закрепила шпильками маленькую шляпку.
Когда я наконец сошла вниз, отчим уже восседал верхом на угольно-чёрном жеребце, нетерпеливо покусывающем удила. Граф то и дело сжимал коленями лоснящиеся бока животного, сдерживая строптивого коня и не позволяя тому пуститься со двора в галоп.