Роберт уже знал, что он сделает, если... По крайней мере, он сразу упадет и притворится убитым. Это его шанс, незначительный, правда, но все же шанс.
Камера скользнула по площади, мазнула по губам зевак (люди лизали мороженое и жевали резинку), поднялась к полицейским снайперам на крышах, захватила вертолет, кружащий над банком, и съехала вниз, чтобы показать человека в мундире, который отвечал на вопросы репортера. Потом реклама порошка "Альфа-Х", снова здание банка, губы, мороженое, жевательная резинка, снайперы, вертолет, очередное интервью, опять "Альфа-Х" и еще какой-то броневик с брандспойтом или пулеметом наверху. Роберт понимал, насколько все это убого и годится только для кино да для зевак. Для него в той ситуации, в какой он оказался, все это абсолютно бесполезно, вместе с этим идиотским брандспойтом и сотней мундиров. Но он не мог лишить себя надежды, что помощь придет именно оттуда, и не сводил глаз с телевизора.
Мотылек тоже впал в заблуждение и запорхал на фоне светящегося экрана, но быстро вернулся к окну и вновь вступил в борьбу с невидимым препятствием, мешающим ему вырваться на свободу. Но движения его сделались вялыми и сонными, он все реже отрывался от стекла. "Видишь, братишка, ты уже устал, а все потому, что глуп. Не следует терять голову, надо ждать и держаться". Он представил себе, что, когда все это закончится, он возьмет мотылька на ладонь, выйдет с ним на площадь, а потом дунет и будет наблюдать, как разноцветные крылышки, все уменьшаясь, исчезают
в небе.
Бандиты резко вскочили и встали по обе стороны от входа. Через площадь шел офицер полиции с белым платком в руках. На экране видна была его спина, а в окно -^ лицо, все яснее и ближе. Проходя мимо убитого полицейского, офицер нагнулся, но тотчас двинулся дальше. Когда он достиг цели, один из бандитов открыл дверь.
- Я хочу говорить с полковником Брюсом.
- Это я, - сказал "полковник". Он был меньше всех ростом, седой, с высоким морщинистым лбом.
- Господин полковник, до 12 часов у вас есть время на размышления. Вы должны сложить оружие и сдаться. Банк окружен, и у вас нет иного выхода.
- Кто это мне говорит?
- Губернатор Томпсон.
- Что еще?
- Это все. В двенадцать либо вы выйдете сами, либо мы вам поможем.
- Круто!.. А теперь, сынок, послушай, что скажу я: к 12 часам вы подадите два автофургона - один для меня, другой для заложников, Их здесь 31. На аэродроме должен ждать самолет с экипажем. Это все. В 12 часов я пристрелю первого заложника, и каждые четверть часа я буду убивать следующего, пока не подействует. Если губернатор захочет что-то сказать мне, пусть выступит по телевидению - у нас здесь есть аппарат. И пусть паяцы из ФБР не вылезают из вертолета на крышу, а то я устрою такую мясорубку, что партия господина Томпсона до скончания века не вернется к власти в этом штате... Ты свободен, сынок. Но больше сюда не возвращайся в следующий раз я убью тебя.
Офицер побледнел, обвел взглядом заложников и, не поворачиваясь, отступил за порог. Он пятился еще несколько шагов, а потом повернулся и побежал.
Роберт взглянул на часы: 11.15.
Следующие сорок пять минут он старался ни о чем не думать и думал о самых разных вещах. О Конни, об очередной Конни, на которой он не женился, как не женился на других женщинах, с которыми жил, о Крисе, закрывающем лицо, о "полковнике" и о шефе, который никогда не являлся раньше девяти и который поэтому избежал кошмара. Счастливчик. Так и бывает: чем больше у человека денег, тем больше ему везет. Если бы он стоял здесь с ними, то как пить дать наделал бы со страху в штаны. Но шефа нет среди них.
Без пятнадцати двенадцать Роберт попытался припомнить какую-нибудь молитву, но быстро сообразил, что если бог и существует, то он будет только разгневан подобной мольбой, первой за многие годы. Потом он принялся убеждать себя, что сейчас подъедут полицейские машины. Они должны подъехать, ведь те, на площади, не позволят их убить!
По лицу стоящего рядом Криса стекали желтоватые капли. Они пробивались через борозды морщин к разбитым губам, секунду дрожали на подбородке и падали вниз.
- Не плачь, - прошептал Роберт, - прошу тебя, не плачь!.. Мы выберемся... обязательно выберемся...
Роберт не понимал, зачем он это говорит, ведь ему самому требовалось утешение. Если бы только могла осуществиться его единственная мечта, то он хотел бы снова быть маленьким и прижаться к коленям матери. Он не помнил матери, но сейчас он хотел, чтобы все произошло именно так.
- Крис, послушай...
Наблюдавший за ними бандит вскочил с кресла.
- Заткнись, парень!
Роберт весь сжался и ощутил комок в горле. Проклятый страх! Не от дула пистолета, которое тотчас же опустилось, а от этих глаз, сощурившихся над полотном, заслоняющим лицо.
Бандит вернулся на свой трон, и Роберт попытался коснуться ладони друга. Но он наткнулся на пустоту. Крис отступил на шаг, еще на один и еще. Он смотрел прямо перед собой невидящими глазами, опустошенный, бессильный, с кровоточащей раной в уголке рта. Теперь от Роберта его отделяла беззвучно плачущая женщина, с головой, склоненной к лицу спящего ребенка.
Роберт перестал смотреть на Криса и внимательнее взглянул на ребенка. Вот его шанс. Он столько времени его искал, а тот был совсем рядом, стоило только протянуть руку. И он протянул руки к женщине.
- Дайте мне его, я помогу вам.
Она доверчиво отдала ему спящего мальчика.
Ребенок оказался тяжелым, но тяжесть эта продляла ему жизнь, во всяком случае на несколько лишних часов. Ничего, что он свинья, - зато он мудрая свинья, потому что ему первому пришла в голову эта идея. Человека с ребенком на руках не пристрелят в первую очередь - до него будут еще 29 других. Он ласково посмотрел на ребенка - мальчик дарил ему по крайней мере время до вечера. А сколько всего может произойти за этот срок!