Люро Полина
МОТЫЛЬКИ
Я видел, что Стен задыхался: его губы посинели, из разбитого рта стекали струйки крови. Лицо покрывали глубокие царапины и синяки. Он еле дышал, скорее ― хрипел. Принёсший его домой растерянный Бобби смотрел на меня с испугом. Я взглянул на его испачканные кровью руки и заорал:
«Доктора, живо! Сам, что ли, не догадался или мобильный потерял?»
Но мой подручный не сдвинулся с места, брезгливо вытирая ладони о грязные джинсы.
― Трой, знаешь же, твой отец запретил пускать его на порог, я и так нарушил запрет, притащив его к тебе. Мне не поздоровится. Сам выкручивайся, не хочу быть втянутым в ваши семейные разборки.
Я скрипнул зубами и, набрав трясущимися руками знакомый номер, вызвал семейного доктора, а когда тот попытался что-то возразить, добавил:
«Поспешите, или хотите закончить как Ваш предшественник? Мой друг должен жить».
Сбросив звонок, не глядя, рыкнул на Бобби:
«Ты где его нашёл?»
Тот погладил толстой ладонью свой бычий затылок и замялся.
― Не злись на меня, Трой, я всего лишь охранник. Кажется, Стен свалился с крыши вашего дома. Сам видел, как он падал. Жуткое зрелище…
У меня брови полезли на лоб.
― Хочешь, чтобы я поверил, будто мой друг, до смерти боявшийся высоты, полез к нам на крышу? За идиота меня принимаешь? Да его на пригорок-то в детстве невозможно было затащить. Кто там был ещё? Его ведь скинули, да? Не молчи, Бобби, я начинаю выходить из себя…
Охранник побагровел и бухнулся на колени.
― Не злись, Трой, я — то в чём виноват? Чем хочешь поклянусь ― никого, кроме него, на крыше не было, наверное, он сам…
Я пнул его ногой под ребро.
― Вставай и иди встречай доктора, позже с тобой разберусь.
Он резво вскочил на ноги и умчался на улицу. Я опустился на пол около Стена, не беспокоясь, что на дорогом костюме останутся следы.
― Потерпи, дружище! Сейчас придёт врач, он поставит тебя на ноги, иначе я сам ему все конечности переломаю. Ты меня знаешь.
Окровавленные губы Стена дрогнули в кривой ухмылке. Ещё один жуткий хрип вырвался из его горла.
― Имя, мне нужно имя того, кто посмел это сделать. Постарайся, дружище!
Но он, очевидно, не мог говорить. Внезапно его холодная искалеченная рука поползла вперёд и ухватилась за мою. Я наклонился, надеясь услышать хоть слово, но почувствовал, что Стен из последних сил жмёт моё запястье. Там, под окровавленным отпечатком его ладони была татуировка мотылька. Кривой, уже почти выцветший рисунок. Я сам сделал его в детстве: сначала себе, потом друзьям: Стену и Нике.
Каким чудом мы тогда не заработали заражение ― остаётся загадкой. Но трое озорников ― двое мальчишек и оторва-девчонка, поклялись всегда быть вместе и решили скрепить наш договор таким далеко не оригинальным способом. Почему я выбрал для тату мотылька? Да его рисовать было проще. Такие дела.
Однако жизнь нас быстро развела, и первой нашу компанию покинула Ника. Я долго её искал, деньги отца давали мне большие возможности. Но и они не помогли. Единственное, чем располагал ― непроверенные слухи, что у Ники теперь свой бизнес ― устранять тех, за кого хорошо платили. Что ж, я её не осуждал ― каждый в этой жизни крутился как мог. Сам не ангел. Из нашей троицы только Стен остался хорошим парнем и другом. Выучился на архитектора, я даже ему немного завидовал, но по-хорошему: помогал деньгами во время учёбы, хотя он постоянно краснел и отказывался их принимать.
«Боже, Стен, мой единственный надёжный друг. Я не должен потерять тебя!» Он снова застонал и едва сжал мою руку. Измученные болью глаза смотрели на меня с надеждой.
― Ты уверен, что это была она? ― эти слова дались мне с большим трудом.
Ответом стало последнее очень слабое пожатие. Я до крови закусил губу.
― Я найду её, Стен, чего бы мне это не стоило. Ты ведь по-прежнему в неё влюблён, да? Только она могла заставить тебя подняться на эту чёртову крышу. Потерпи, друг, вот уже и доктор с помощником примчались. Они всё сделают как надо… ― мой взгляд был затуманен слезами, потому что Стен меня уже не слышал.
Я пожал его руку, последний раз взглянув на едва заметного мотылька, и мне почудилось, что тот взмахнул крыльями, навсегда покинув тело друга. Встал, чувствуя, как странно одеревенели ноги, не давая нормально двигаться, а потом и вовсе подкосились, и пол быстро полетел мне навстречу, на какое-то время отключив сознание.
Очнулся я рядом со Стеном, почти уткнувшись лицом в его ладонь. Тело постепенно сковывал неестественный холод, и только голова всё ещё продолжала работать. Раздался негромкий стук каблучков, и меня окружил знакомый с детства аромат белой сирени. Значит, Ника до сих пор его любила.