…У мамы в лавке всегда приятно пахло кипреем. Васса не запомнила ни расположения множества шкафчиков с целебной травою в черных бархатных мешочках, ни маленькую кухоньку, где мама варила все свои лекарства. Она запомнила только этот запах: едва уловимый, сладковатый, везде сопутствующий. Мама появлялась в его клубах и в нем же исчезала: такая же загадочная, всегда улыбчивая, добрая мама.
Васса отчетливо помнит, как впервые плакала: плакала по-настоящему, по-взрослому. Тогда никто не мог её успокоить, никто не мог понять ребенка, сидящего около кровати, на которой умирает близкий человек. Обессиленная, она гладила дочь по голове ослабевшей худою рукою с выступающими костями – по-своему уговаривала не плакать. «Не лей по мне слезы – все мы уйдем из этого мира», – читалось в глазах болезненной женщины. От осознания этой простой истины маленькая Васса лишь только сильнее начинала злиться на то, что этот мир чертовски несправедлив.
– Тебе останется эта лавка. Ты можешь приходить в неё, когда захочешь, можешь трогать здесь всё, что только вздумается, – с теплой улыбкой, которая получается только у любящих матерей, говорила женщина. Васса толком и не помнит, как выглядела её мама: помнит только улыбчивое лицо с двумя ямочками на щеках. Помнит добрый нрав и этот терпкий запах кипрея.
– Мне ничего не нужно, – ласково беря её руку, говорит ребенок. – Мне нужна только ты!
– Когда-нибудь, ты встретишь хорошего человека. Он тоже сможет понять и принять тебя, – ласково проговорила мама.
– Даже зная, что я – та самая Фея из легенды? – с надеждой в больших, широко раскрытых детских глазах спросила блондинка. Женщина напротив неё кивнула головой. Где-то на столике погасла еще одна свеча, оставляя после себя лишь только груду истаявшего воска и неприятный запах.
– Только рассказав это, ты сможешь понять, кому ты действительно дорога. Многие погонятся за славой, многие – за наживой, но ты должна избегать таких людей. Ищи того человека, который примет тебя любую. Именно он станет другом – настоящим, верным. Но только и тебе нужно будет быть честной – в первую очередь перед самой собой, – женщина зашлась в приступе удушающего кашля, чем вызвала тревогу на детском личике. – А пока – ты поживешь в семье твоего отца.
– Он здесь?! Он – в Городе? – радостно воскликнула Васса. Мама часто рассказывала ей, что отец девочки – сильный воин, постоянно находящийся в походах. Ей захотелось петь и плясать от этой новости! «Мама ненадолго расстанется со мною, а когда я буду в доме папы, она придет, и мы будем жить вместе!», – радостно подумала Васса-девочка из воспоминаний.
– Он в Городе, – на приветливое лицо мамы набежала едва видимая туча, – Но ты не должна ничего ему говорить. Скажи, что ты – служанка, которою ему порекомендовала госпожа Ольсон – целительница из старенькой лавки.
– А он меня узнает? – с недоверием спросила Васса.
– Узнает. Только подыграет тебе сначала, – лицо женщины вновь заиграло улыбкой. От её положительной энергии улыбнулась и маленькая девочка – она сотню раз играла с мамой, почему бы не сыграть в этот раз с отцом?
Только потом, когда мамы не стало, когда маленькая Васса пришла в большой дом семьи Ёсида и заикающимся голосом проговорила, что она от целительницы Ольсон, её жизнь превратилась в кошмар. И не только её – господин Ёсида в первый же миг их встречи заметил, как похожа безымянная прислуга на давным-давно встреченную девушку в городе. Он множество вечеров провел в библиотеке за тем, чтобы просто вспомнить её имя. Как же звали ту скромную горожанку, однажды встреченную им?! Ёсида перебирал в голове кучу женских имен, вычитанных в энциклопедиях, и тут же отметал их – нет, всё не то! У неё было особое имя: звучное, красивое, не подобающее простолюдинке. И сама она была, словно княжеская особа: вся светлая, добрая, внеземная…
Он услышит её имя потом, когда спросит напрямик у Вассы, ещё ничего не понимающей и поддерживающей игру, придуманную матерью – ту горожанку звали Баженой. И вместе со звуками этого имени в голове у господина Ёсида пронеслось всё: нечаянная встреча на улице, нечаянный визит в лавку, нечаянный поцелуй, нечаянная любовь, которая жила одно лето. Он был молод, он искал невесту – он не мог показать Бажену родителям – побоялся, смалодушничал. Всю жизнь Ёсида боялся того, как его выбор воспринят окружающие, поэтому он не мог для неё ничего сделать, кроме как, наверное, принести слезы. Господин Ёсида даже умер, думая, что подарил Бажене только горе – умер, вновь смалодушничав: попытался откупиться жизнью собственной дочери.