Вздохнув – неприятно, когда выставляют из помещения, когда речь идет о твоей судьбе, я поднялся со стула и пошел в комнату. В гостиную не хотелось, потому что на душе было погано. Сэкера‑тян все‑таки решила сломать себе жизнь. Ее ведь не закроют в дурку до конца дней? Если отец хоть как‑то сможет повлиять на ее судьбу, попрошу его решить проблему с как можно меньшим уроном. Да, я не виноват. Даже не всели меня Богиня в это тело – хепи‑энда бы не вышло. Я помог отцу очистить репутацию. Спас от жизни в аду Чико. Спас Кеиджи. Хорошо влияю на Хэруки. О нас с ней «разбился» настоящий монстр! Невозможно оспорить мое безусловно положительное влияние на жизнь окружающих меня людей. ХОРОШИХ людей! Кроме того – что я мог сделать? Умереть?
– Если перед тобой выбор – убить или умереть самому, то на самом деле никакого выбора нет. Надо смотреть правде в глаза, – процитировал я несуществующего в этом времени персонажа. Не совсем подходит – эвтаназия Сэкере‑тян точно не грозит. Смертная казнь Канеки и потенциальные смертный приговор ублюдочному маньяку? Да эти твари заслужили ее как никто! Никому не позволено рушить жизнь детям! Присовокупить бы к ним еще и мразотного папашу Сэкеры‑тян…
ДЗЫНЬ! БАХ! В окно комнаты влетел камень. Так быстро, насколько возможно, я подбежал к окну, минуя осколки. Несколько ржавых гвоздей из прошлой жизни научили меня ценить ноги. В свете закатного солнца во дворе стояла Сэкера‑тян, одетая в красно‑черную в полоску футболку и джинсы.
– Ублюдок! Что ты сделал с придурком‑Иоши?! Ты испортил мою любимую игрушку! Я вижу тебя насквозь! Я хорошо помню глаза Иоши! Я знаю, что ими теперь смотрит кто‑то другой! Кто ты?!
Я даже не нашелся, что ответить. Из дома Фукэра вылетела заплаканная Нана‑сан.
– Доченька, что ты делаешь?! Ты ведь хорошая девочка! Умоляю тебя, перестань!
– Пошла ты, сука! – закричала на нее Сэкера, – Как ты можешь мне не верить после того, что сделал с нами тот ублюдок?! Ты такая же, как другие! Разве ты не видишь, что это настоящий демон?! – указала она рукой на стоящего в оконном проеме меня, – Почему мне никто не верит?!!! – завизжала Сэкера‑тян, из ее глаз потекли слезы, и она убежала куда‑то в сторону мини‑маркета. Нана‑сан побежала за ней, и они скрылись из вида. Твою мать!
Я побрел вниз. Настолько погано мне не было еще никогда. Лучше бы мне сломали вторую руку, чем такое…
В коридоре, у подножия лестницы, столпились все, кроме Чико. Учителя с бледными лицами уставились на меня, то же самое сделал отец, стоящий у двери и держащий в руках швабру в позе «Ща втащу». Что за клоунада? Они реально испугались несчастную шестнадцатилетнюю девочку?
– Сын, ты в порядке? – не покидая позиции спросил отец, – Мы слышали звон разбитого стекла.
– Физически – в полном, – кивнул я, – Дочь соседки швырнула камнем в наше окно. Кричала, что я не Иоши, а демон. Надо вызвать стекольщика. Я мог бы заменить стекло сам, но у нас нет запасного.
– О чем ты говоришь?! Сейчас надо думать о твоей безопасности! – воскликнул он.
– Она не полезет, – покачал я головой, – У нее было достаточно возможностей убить меня самой.
Батя опустил швабру, подошел ко мне, обнял.
– Не волнуйся, теперь все будет хорошо. Иди в гостиную, ладно? Мы с Араки‑сенсеем подождем полицию во дворе.
– 25 лет безупречного педагогического стажа! – закрыв лицо руками, вдруг завыл Кодзиро‑сенсей, – И почему я не обратил на нее внимания раньше! До недавнего времени она ведь была образцовой ученицей!
– Кодзиро‑сенсей, я не желаю больше видеть вас в своем доме. Я приложу все свои усилия, чтобы вас уволили с позором! – презрительно бросил падшему учителю отец, заодно приложив и меня. Еще одна сломанная мной жизнь.
– Я согласен с Одзавой‑доно. Вы опозорили гордое звание учителя! Я вернусь домой на такси! – подключился к осуждению Араки‑сенсей.
Кодзиро‑сенсей всхлипнул и склонился в глубоком поклоне, потом покинул дом. Интересно, его точно выгонят или только отправят на переэкзаменовку? Я выглянул в окно. Из пожилого преподавателя будто выпустили весь воздух. Некоторое время он пытался открыть машину трясущимися руками. Наконец, у него получилось, машина тронулась и поехала в противоположную сбежавшей Сэкере‑тян сторону. Оставшиеся двое мужчин вышли во двор – в руке отца все еще была швабра – и закрыли за собой дверь.
– Братик, что‑то случилось, да? Что‑то плохое? – тихонько спросила из‑за спины Чико. Я обернулся, увидел, что она держится за руку тоже покинувшей гостиную Есикавы‑сан. Подошел к сестренке, потрепал по голове.
– Не переживай, Чико. Все уже закончилось. С нами все будет хорошо.
– Братик, тебе грустно? – проницательно спросила девочка.
– Очень, – горько улыбнулся я, – Но не переживай, это пройдет.
– Одзава‑сан, во всем случившемся нет твоей вины, – сочувственно сказала Есикава‑сан.
– Я говорю себе то же самое, но не особо помогает, – махнул я рукой и пошел в гостиную. Они пошли за мной. Я взял со столика колоду карт, – Сыграем?
– Давай! – согласилась Чико, а у няни не было выбора. Она взяла из моих рук колоду, начала перемешивать.
– Есикава‑сан, вы ведь все слышали? – спросил я. Она кивнула, я спросил: – Можете как специалист примерно рассказать, что будет с Сэкерой‑тян дальше?
– Тян? Вы были близки? – ответила она вопросом на вопрос. Это вообще‑то невежливо, но чего уж тут.
– Это скорее привычка, – вздохнул я, – Я уже давно старался избегать общения с ней, как мог. Ответите на мой вопрос?
Она начала сдавать карты – играть решили в двадцать одно.
– Ну, в твоей школе ее учиться точно не оставят. Ее классный руководитель будет обязан указать в выпускном листке информацию об ее проблемах. Боюсь, с такой характеристикой единственная работа, что ей светит в этой жизни – стричь траву и убирать мусор с улиц, – вздохнула Есикава‑сан. Меня немного отпустило. Это явно намного лучше, чем провести всю жизнь в дурдоме.
– Еще! – протянула ручку к колоде Чико.
Есикава‑дала ей карту, потом еще карту взял я – перебор. Скинул карты на стол.
– Хотя бы так, – вздохнул я, – Знаете, Есикава‑сан, последнее время о меня «разбилось» очень много плохих людей. Мне начинает казаться, что так будет всю жизнь.
– Ничего подобного, – ответила Есикава‑сан, – Как говорят русские – после черной полосы обязательно следует белая.
– Только и остается надеяться на это, – я поднялся на ноги и пошел к выходу из дома.
– Куда ты, Одзава‑сан? – обеспокоенно спросила пошедшая за мной Есикава‑сан.
– Не могу сидеть дома, – ответил я, обувая кроссовки, – Пора уже включить белую полосу, – добавил я, выходя из дома и закрывая за собой дверь. Уже стемнело, на крылечке сидели отец и Араки‑сенсей. Включили бы лампочку, чтоли.
– Бать, мне очень нужно погулять. Сэкера‑тян побежала туда, – я указал рукой, – Поэтому я пойду на тот берег. Не волнуйся, я вернусь целым и невредимым.
– Хорошо, сын, – ответил он к моему удивлению. Странно, даже не попытался отговорить. Не хочет ругаться при Араки‑сенсее, или понимает меня лучше, чем мне казалось? Нащупав в кармане не пригодившийся диктофон, протянул его отцу.
– Это ружье так и не выстрелило.
Отец молча принял диктофон, и я пошел в сторону моста. Отойдя от дома, понял, что по щекам текут слезы. Слишком много всего навалилось поверх недосыпа. Действительно, перебор…
– Будет удача, Жека, ты знаешь, не может иначе быть, – тихонько запел я, – Сорнце раскроет свои объятья, ох‑ох‑ох, и можно прыть.
Зашел на мост, вытер слезы.
– Будет удача, Жека, ты знаешь, мужчины не прачут. А срезы от ветра, а срезы от пепра, ох‑ох‑ох, их нужно забыть, – повысил я голос.
На середине моста меня обдуло теплым порывом ветра, я улыбнулся, запел еще громче:
– Будет удача, небо в армазах, крубника на дачах. Ветер тепреет, и нам уже регче, ох‑ох‑ох, и можно не пить.
Эта песня со мной уже много лет. Всегда помогала. Помогает и в этой жизни. Ближе к концу моста запел уже в полный голос:
– Будет удача, Жека, мы крепко держим подачи. Риповый цвет разукрасит арреи, ох‑ох‑ох, да что говорить.