Когда Джейк вышел, Марек прополз по полу к дверям и опять заткнул щель. Тут бесшумно, как тень, из-за плиты появился мистер Шимерда. Он стоял, проводя рукой по гладким седым волосам, будто какой-то туман мешал ему и он хотел от него освободиться. Как обычно, он был аккуратно и чисто одет, на шее - всегдашний зеленый шарф с коралловой булавкой. Мистер Шимерда взял бабушку за руку и повел ее в угол за плитой. Там в стене была вырыта как бы маленькая пещера: круглое углубление в темной земле, величиной не больше бочонка для масла. Когда я влез на табуретку и заглянул внутрь, я увидел стеганые одеяла и ворох соломы. Мистер Шимерда поднял фонарь.
- Юлька, - сказал он тихо и с отчаянием. - Юлька и моя Антония.
Бабушка отпрянула.
- Вы хотите сказать, что ваши дочери спят здесь?
Он опустил голову.
Из-под его руки высунулась Тони.
- На полу холодно, а здесь - как барсучья нора. Мне нравится здесь спать, - тараторила она быстро, - у маменьки хорошая кровать и подушки хорошие, перья от наших гусей из Чехии. Видишь, Джим? - Она показала на узкую койку, пристроенную к стене еще Крайеком, когда он спал здесь до приезда Шимердов.
Бабушка вздохнула.
- Конечно, Антония, где же тебе еще спать, милая. Я верю, тебе тут тепло. Ничего, немного погодя вы построите настоящий дом, а про нынешние тяжкие времена и думать забудете.
Мистер Шимерда попросил бабушку сесть на единственный стул и показал жене на табуретку рядом. Сам он встал перед ними, положив руку на плечо Антонии, и тихо заговорил, а Антония переводила. Он хочет, чтоб мы знали: у себя на родине они не были нищими, он хорошо зарабатывал, и все их уважали. Когда он заплатил за билеты, уезжая из Чехии, у него осталось еще сбережений больше чем на тысячу долларов. Часть накопленных денег он каким-то образом потерял при обмене в Нью-Йорке, и билеты на поезд до Небраски обошлись дороже, чем они рассчитывали. Когда же он уплатил Крайеку за участок, купил у него быка, лошадей и всякую старую утварь, денег осталось совсем мало. Однако он хочет, чтобы бабушка знала: кое-какие деньги у него есть. Если они продержатся до весны, они купят корову, кур, разведут огород и заживут как нельзя лучше. Амброш и Антония уже большие и могут работать в поле, они работы не боятся. Просто все приуныли от снега и морозов.
Антония объяснила, что отец собирается весной построить новый дом, они с Амброшем уже срубили деревья внизу у ручья, но сейчас бревна занесло снегом.
Пока бабушка старалась их подбодрить и давала им всякие советы, я присел на полу рядом с Юлькой и стал играть с ее котенком. К нам осторожно подполз Марек и растопырил свои пальцы с перепонками. Я понимал, что ему не терпится показать мне, как лает собака, как ржет лошадь, но он не решается при родителях. Бедняга Марек всегда старался позабавить нас, будто хотел чем-то загладить свою убогость.
Миссис Шимерда тем временем совсем успокоилась, взяла себя в руки и, когда Антония переводила, тоже нет-нет да и вставляла слово в разговор. Она была женщиной сметливой и быстро подхватывала английские выражения. Наконец мы поднялись уходить, и тогда миссис Шимерда открыла деревянный сундучок и достала оттуда туго набитый тиковый мешок, в каких держат муку, только не такой широкий. Увидев его, дурачок зачмокал губами. Миссис Шимерда развязала мешок, порылась в нем, и по землянке, и без того полной всяких запахов, распространился новый - терпкий, солоноватый, острый дух. Миссис Шимерда отмерила целую чашку каких-то корешков, завязала их в тряпку и с поклоном преподнесла бабушке.
- Варить! - сказала она. - Сейчас мало, варить - станет много! - И она раскинула руки, как бы объясняя, что пинта превратится в галлон. - Хорошая еда. Вашей стране такой нет. Моей стране вся еда вкусней!
- Может быть, миссис Шимерда, - сухо отозвалась бабушка, - не берусь судить, только я-то предпочитаю наш хлеб вашему.
Антония тоже принялась объяснять:
- Это очень вкусно, миссис Берден. - Она сжала руки, будто не в силах объяснить, как это вкусно. - Сварите, будет много-много, как маменька говорит. С кроликом варите, с курицей, подливку - все вкусно!
По дороге домой бабушка и Джейк рассуждали, как легко добрые христиане забывают, что они должны заботиться о своих ближних.
- Только вот что я скажу, Джейк: кое о ком из наших братьев и сестер заботиться трудновато. Возьми, например, этих - что с ними поделаешь? У них ничего нет, а главное - нет здравого смысла. Ну, тут уж, боюсь, им никто не поможет. Да и в хозяйстве они разбираются не больше, чем наш Джимми пока что. Как ты считаешь, из этого Амброша выйдет что-нибудь путное?
- Работник-то он хороший, мэм, и вроде своего не упустит, только уж больно хитрый. Немного хитрости никому не повредит, без нее в жизни ничего не добьешься, но если парень чересчур хитер, это плохо.
Вечером, когда бабушка готовила ужин, мы развязали узелок, подаренный ей миссис Шимердой. В нем оказались маленькие коричневые кусочки, напоминающие какой-то наструганный корень. Они были легкие, как перышко, и единственное, чем привлекали внимание, так это своим острым, крепким запахом. Мы не могли понять, растения они или что-то другое.
- Может, это сушеное мясо какого-то неизвестного зверя, Джим. Только это не рыба, да и на стеблях или ветках эти стружки вряд ли растут. Что-то я их боюсь. Во всяком случае, у меня нет охоты пробовать то, что полгода пролежало в сундуке среди подушек и старого тряпья.
Бабушка бросила узелок в огонь, но я успел отщипнуть кусочек от одной стружки, которая оказалась у меня в руке, и старательно разжевал его. Я надолго запомнил этот странный вкус, хотя только много лет спустя узнал, что мелкие коричневые стружки, которые Шимерды привезли издалека и так бережно хранили, были сушеными грибами. Наверно, их собрали где-то в глухом богемском лесу.
11
Всю неделю перед рождеством самой важной фигурой в доме был Джейк ведь ему предстояло отправиться в город за рождественскими покупками. Однако двадцать первого декабря пошел снег. Он падал такими густыми хлопьями, что из окон нашей гостиной дальше ветряной мельницы ничего не было видно, да и она казалась расплывчатой, зыбкой, серой, как привидение. Снег сыпал весь день и всю следующую ночь. Большого мороза не было, но снег валил со спокойным упорством. Кроме хлева и конюшен, никуда нельзя было пройти. Работники почти весь день просидели дома, словно в воскресенье; смазывали салом сапоги, чинили подтяжки, плели кнуты.