Кошка лишь усмехнулась. У всех есть слабые места.
И сейчас стая крыс напивалась. Еще немного. Крысы начали пьянеть.
И она взмыла вверх, с грацией кошки перенеся свое тело на маленький ящик.
Вот только в толпе крыс были те, кто хотел крови. И две крысы бросились вслед ей. К ним присоединились еще несколько воинственных животных.
Кошка рванула вперед, на лету ломая одной из крыс хребет. Вторую крысу она схватила за холку, перекусывая стальными зубами тонкие позвонки. Писк умирающей жертвы и вкус крови будоражил ее. В ней проснулся инстинкт хищницы.
Но она вновь сделала прыжок, подбираясь к заветному предмету.
И еще две крысы были убиты. Кошка не сдавалась.
Ей оставался последний прыжок, когда фамильяр вдруг блеснул золотом, загорелся огнем и превратился в крысу с золотой шерстью.
— Ты не уйдешь от меня! — Амалия бросилась вперед, не видя грозного врага, что стаей устремился за ней.
Зубы крысы впились ей в ногу. Амалия взвыла от боли, стряхивая кровожадную крысу с себя. Она лапой сломала той хребет. Но уже вторая вцепилась в ее хвост, а третья подбиралась к ней с боку.
Амалия сражалась. Она убивала крыс одну за другой, но те нападали не переставая. Запах крови пьянил мозг, разжигал голод. И полчище крыс наступало.
Амалии было больно, из маленьких ранок капала кровь, ещё больше распаляя нападающих. Крыс вокруг нее заметно прибавилось.
И она из последних сил прыгнула, в воздухе стряхивая с себя врагов. В ее лапах пискнула та, которая была фамильяром.
И тут стена подвала засветилась, образуя туннель, куда втянуло Амалию вместе с фамильяром.
Сначала она вздохнула свободно, ведь ее врагов не затянуло в воронку, но потом Амалию накрыло беспокойство. Она не знала, куда ведет этот тоннель. Они с фамильяром летели по узкому тоннелю, мимо со свистом проносились размытые, бесформенные тени. У нее в голове пронеслось предположение, что ее возвращают назад, ведь она выполнила задание.
Но все встало на свои места, когда ее выбросило из тоннеля. Это всего лишь был переход.
Нет! Ее не вернули, ее заперли в клетку.
И сейчас она сидела в кошачьем теле в металлической клетке для отлова животных, держа в зубах свой огненный фамильяр.
— Выпусти фамильяр, здесь он тебе не поможет, — проскрипел над ней голос.
Амалия с испуга отпустила фамильяр и подняла глаза. Перед ней стоял толи старец, толи престарелая женщина. Образ человека расплывался, раздваивался, потом вновь сходился в одной точке. И каждый раз это был разный человек. В одном образе — это был воин с пикой в руках и щитом, потом — женщина преклонных лет с седыми, распущенными волосами до колен, женщина исчезла, и на ее месте появился седой старик с короной на голове.
— Кто ты? — пробормотала Кошка.
— Ха-ха-ха, — громко засмеялся старик и превратился в старушку. — Я Вильгельм I, завоеватель и поработитель!
— Скорее ты похож на колдуна, — пробормотала Кошка.
— Я и есть колдун! Твои родственники меня изгнали из моей страны, из МОЕГО мира! — ткнул в Кошку пальцем колдун. — Теперь я вернусь!
И он снова захохотал, превратившись в здоровяка-кузнеца.
— Почему ты все время разный? — удивленно спросила Кошка.
— Это души, которые я поглотил, — усмехнулся колдун. — И ты скоро станешь такой душой, вольешься так сказать.
Колдун усмехнулся и превратился в пожилую женщину. Та подняла клетку и понесла. Возле ворот дворца ее не остановили, только бросили отстраненный взгляд на ее ручную кладь.
Кошка поняла, что кричать бесполезно. Ведь охрана видит бабушку с простой сумкой, на них навели морок.
А та уже подошла к такси, кинула клетку в багажник машины. Хлопнула крышка, и стало темно. Машина утробно заурчала и тронулась.
Амалия истратила остатки магии на то, чтобы справится с крысами и достать фамильяр. И сейчас он лежал у ее ног, поблескивая золотистым боком. Вот только ничем он ей помочь не мог.
Он тоже был заколдован. А у нее не осталось магии.
Но страшнее всего было то, что прутья клетки были из железа в три ряда. Зови она, не зови Кристофера, он не услышит. Даже крохи звуков не пробьются сквозь тройную железную стену.
— Кристофер? Услышь меня, — жалобно проговорила Амалия.
— Тебе от туда не выбраться, и тебя никто не услышит, — проговорил голос в ее голове.
— Боже, мама…