«Абердине»наш председатель Дик Дональд установил максимальный размер гонорара для игроков основы в 200 фунтов в неделю. Таким образом, разбежка в заработках футболистов за время моей работы составляла от шести фунтов в неделю до шести миллионов в год.
Верфи в Говане
У меня сохранилось письмо одного парня, который в 1959-1960 годах работал на верфи в Говане и частенько посещал один паб. Он упомянул
молодого агитатора, который заходил в то заведение с банкой для пожертвований в фонд забастовок подмастерий и произносил вдохновенную
речь. Единственное, что он знал об этом юнце — тот играл за «Сент-Джонстон». Письмо заканчивалось вопросом: «Не вы ли это были?»
Сперва я не припомнил ту политическую деятельность, но потом в памяти всплыли походы по местным барам в поисках денег для забастовок. Я не
собирался делать карьеру в политике. И вообще, назвать мои выкрики речью было большим преувеличением — ораторских качеств у меня
определенно не было. Помню, пришлось пустословить, как идиоту, когда меня попросили объяснить, зачем мне нужны были деньги. Должно быть,
все были прилично подпившими, чтобы терпеть этого молодого оратора.
С пабами вообще связано многое в моей молодости. Моей первой бизнес-идеей было вложение скромного дохода в торговлю алкоголем, чтобы
обеспечить свое будущее. Первое мое заведение, которое посещали рабочие верфи, располагалось на пересечении Гован-роуд и Пэйсли-роуд-вест.
Благодаря пабам я стал разбираться в людях, их мечтах и разочарованиях, и во многом это помогло мне понять основы футбольного рынка, хотя в
то время я об этом, конечно, не думал.
В одном из моих пабов, например, был «Уэмбли Клаб», где посетители оставляли взносы в течение двух лет, чтобы затем поехать на матч между
Англией и Шотландией на «Уэмбли». Мне нужно было добавить половину средств, и они могли ехать в Лондон на четыре-пять дней. По крайней
мере, так было в теории. Мой лучший друг Билли уезжал в четверг и возвращался через неделю. Естественно, такие поездки вызывали
недовольство со стороны его семьи.
Однажды в четверг, после субботнего матча на «Уэмбли», мне домой позвонила Анна, жена Билли.
— Кэти, спроси у Алекса, где Билли, — сказала она.
Я, конечно, не мог ей ничего ответить, ведь в поездку к «Башням-близнецам»2 отправилось около сорока моих клиентов, и я понятия не имел,
почему пропал Билли. Хотя стоит признать, что поездка на большой футбольный матч была святым паломничеством для всех работяг моего
поколения, которые ценили не только игру, но и сопутствующий дух братства.
Наш паб на Мэйн-стрит в Бриджтоне находился в одном из главных протестантских районов Глазго. В субботу перед Оранжевым парадом 3 ко мне
подошел почтальон Большой Тэм и сказал:
— Алекс, ребята спрашивают, во сколько ты открываешься в следующую субботу перед парадом. Мы едем в Ардроссан, что на западном
побережье Шотландии. — Автобусы отправляются в десять часов. Все пабы будут открыты, и тебе тоже следовало бы.
Я был в замешательстве:
— И во сколько мне нужно открыться?
— В семь, — ответил Тэм.
Я приступил к работе в 6.15 вместе с отцом, моим братом Мартином и итальянским барменом-коротышкой, работавшим на нас. Мы хорошо
запаслись, так как Тэм предупредил меня:
— Приготовь много выпивки, она тебе пригодится.
В семь часов я открыл паб и вскоре его заполнили шумные участники парада, а полицейские молча наблюдали за происходящим.
С семи до половины десятого я заработал четыре тысячи. Особенно хорошо шла двойная водка. Отец только сидел, покачивая головой. А в 9.30 мы
уже драили паб к приходу других посетителей. Пришлось потрудиться, но в кассе было четыре тысячи!
В 70-х этот паб назывался Elbows Room и принадлежал Алексу Фергюсону, позже его переименовали в честь сами понимаете кого
Нелегкое это было дело — управлять пабами. К 1978 году я уже был готов бросить обязанности по ведению двух питейных заведений. Из-за
тренерской работы в «Абердине» у меня уже не оставалось времени на борьбу с пьяными посетителями и ведение бухгалтерских балансов. Но
сколько замечательных историй осталось с того времени! Только о них можно написать целую книгу. Рабочие верфи приходили в субботу утром
вместе со своими женами, чтобы забрать зарплату, которую приносили мне в пятницу вечером на хранение. Тогда я чувствовал себя миллионером,
ведь я не знал, кому принадлежат деньги в сейфе или кассе. Вначале Кэти пересчитывала деньги прямо на ковре. Субботним утром деньги
забирали, а все расчеты мы сохраняли в специальной счетной книге.
Одна женщина-завсегдатай по имени Нэн особенно активно интересовалась деньгами своего мужа. За словом в карман она не лезла:
— Ты нас всех за идиотов держишь? — спросила как-то она, пронзая меня взглядом.
— Что? — попытался я выиграть время.
— Ты за идиотов нас всех держишь? Покажи мне ту счетную книгу.
— Э нет, книгу я тебе показать не могу, — на ходу придумывал я. — Это святое. Только налоговый инспектор может ее смотреть, и он проверяет ее
каждую неделю.
Нэн повернулась к мужу и спросила:
— Это правда?
— Ну, я не знаю.
Тут ее пыл спал:
— Если я узнаю, что мой муж оставляет у тебя деньги, я перестану к тебе ходить, — пригрозила Нэн.
У меня сохранилось немало воспоминаний о жизни среди крепких духом людей. Иногда даже жестких. Порой я возвращался домой с рассеченной
головой или синяком под глазом. Это было нормально для владельца паба. Если страсти накалялись или начиналась потасовка, приходилось
разнимать драчунов. При этом частенько получал и сам. Но, оглядываясь назад, понимаешь, что это было удивительное время, с яркими
персонажами и весельем.
Помню, зашел человек по имени Джимми Вестуотер, весь бледный, еле дышит.
— Господи, что с тобой? — спросил я. А Джимми обернулся целым свертком шаньдунского шелка, чтобы выбраться из порта незамеченным, да
так, что едва не задохнулся.
Другой Джимми, работавший на меня и отлично следивший за нашим заведением, однажды пришел с бабочкой. Один из посетителей удивился:
«Бабочка в Говане? Ты сума сошел?» А как-то в пятницу вечером я зашел в паб и застал человека, продающего у барной стойки птичий корм. В той
части Глазго все держали голубей.
Я спросил, что это, и мне ответили таким тоном, будто я спросил о самой очевидной вещи на свете: птичий корм.
Гол забил Алекс Фергюсон
Ирландский парень по имени Мартин Корриган славился тем, что мог достать любую необходимую в хозяйстве вещь: посуду, столовые приборы,
холодильник — что угодно. А один человек вошел и предложил:
— Не нужен бинокль за пятерку? А то я на мели, — и достал отличный прибор, завернутый в бумагу.
Я ответил:
— Куплю за пятерку с одним условием: ты останешься выпить здесь и не пойдешь в заведение Бакстера.
Он был славным малым с дефектом речи, и я купил у него бинокль, а он тут же оставил три фунта у стойки.
Когда я приносил домой покупки, Кэти очень злилась. Помню, как принес красивую итальянскую вазу, которую она видела в магазине за 10
фунтов. Я же отдал за нее 25 у стойки. А однажды с гордым видом пришел домой в новом замшевом пиджаке, который отлично смотрелся.
— И сколько ты за него отдал? — спросила Кэти.
— Семь фунтов, — самодовольно ответил я.
А через две недели мы собирались на вечеринку, которую устраивала сестра Кэти. Стоя перед зеркалом, я любовался покроем и решил оправить
рукава, как делают обычно мужчины. И оба рукава оторвались прямо у меня в руках. На мне остался пиджак без рукавов.