8
Сколько времени он гулял по территории МГУ? - он не помнил по причине полной потери памяти и внимания. Вернулся в комнату далеко за полночь, когда Меркуленко с Жигинасом крепко спали, да и в окнах Главного здания давно уже погас свет: уснули даже и студенты-полуночники... В комнате он тихо разделся и тоже завалился на койку с тяжёлым сердцем. Но до утра, однако, так и не смог заснуть: всё лежал и смотрел в потолок отрешённо - и при этом думал болезненно и мучительно, как и после 21 сентября, что же ему теперь дальше-то делать и как дальше жить с таким-то грузом на сердце... и надо ли. Думал - и пересохшими и потрескавшимися губами слова запавшей ему глубоко в душу песни всю ночь как заведённый бубнил, которые оказывались пророческими:
"Любовь пройдёт, исчезнет всё, и ничего нет впереди... Лишь пустота, лишь пустота... Не уходи... не уходи..."
Именно с этого момента, с вечера 11 ноября и покатилась под откос студенческая жизнь Кремнёва, так прекрасно начинавшаяся 4 года назад и так много чего ему поначалу сулившая...
Глава 7
"Я рождён, чтоб целый мир был зритель
Торжества или гибели моей.
Но с тобой, мой луч-путеводитель,
Что хвала иль гордый смех людей".
М.Ю.Лермонтов
1
После последней и крайне неудачной встречи с Мезенцевой на первом этаже зоны "В", когда ни единого шанса Максиму не было опять оставлено его БОГИНЕЙ для взаимной дружбы, согласия и любви, ни даже четверть шанса, - после этого отвергнутый студент-пятикурсник Кремнёв сломался и скис уже окончательно, жажду жизни безвольно утратил, жажду борьбы. И, что было совсем уж худо в том его болезненно-надломленном состоянии, - он даже и не пытался выбраться из собственной душевной трясины - встряхнуться и взбодриться как-то, ситуацию правильно оценить самому или же с чьей-то помощью - родственников или друзей. Чтобы потом, себя самого взяв в руки, достойно выправить положение и не остаться в круглых дураках. А это значит: побыстрее найти себя - прежнего самостоятельного молодого человека, волевого, жизнерадостного и целеустремлённого, которого он из-за несчастной любви потерял, став по иронии Судьбы своей полной противоположностью.
Но нет, об этом он даже и не помышлял, увы, - он превратился после 11 ноября в некое безвольное и без-хребетное существо, слабосильное, кислое и аморфное, достойное одного лишь презрения от чужих людей, или жалости - от родственников. Вроде бы и тот же был паренёк на сторонний, поверхностный взгляд - да уже и не тот, не прежний, не непоседливый и амбициозный, которому не то что учёба и спорт, а и сама жизнь и судьба стали не в радость, а в тягость...
Такую разительную перемену в молодом парне, разумеется, заметили все, кто его хорошо прежде знал, кто с ним близко и плотно общался в прошлые годы. Однако ж реакция на подобное превращение была различная у людей, что естественно и объяснимо в подобных болезненных случаях. Так вот, родителей Максима она, перемена, перепугала насмерть, когда сынуля родненький навестил их однажды перед Новым годом, угрюмый, чёрный и чуть живой; тренера Башлыкова - сильно расстроила, понявшего по хронически-расслабленному и безвольному виду парня, что Кремнёва-спортсмена он потерял навсегда, неразделённой любовью как наркотой одурманенного; научного руководителя Панфёрова - напрягла, остро почувствовавшего из редких встреч в Универе, что его горем убитому подопечному до диплома уже дела нет. Никакого! А значит писать тот диплом, похоже, придётся уже самому Игорю Константиновичу, если он не хочет в лужу сесть со своим непутёвым студентом, выговор получить на кафедре за отвратительную работу и непрофессионализм. Товарищи же по общаге во главе с Меркуленко и Жигинасом стали дружно сторониться и дистанцироваться от него, чувствуя, что их бывший непоседливый кореш Максим не в себе и не подмога им в будущей самостоятельной жизни. Поэтому от него, зачумлённого и прокисшего, надо держаться подальше как от наркомана или запойного алкаша, или вообще прокажённого! - чтобы остаться целыми и невредимыми в итоге, не заразиться чужим безволием и пессимизмом, души собственные не загубить...
2
И всё равно, до Нового 1977 года и до начала последнего, 10-го по счёту семестра, опущенному бедолаге Кремнёву ещё как-то удавалось более-менее сносно жить в МГУ, даже и в отсутствие прежней тяги к учёбе и спорту. Ведь были ещё лекции у 5-курсников и семинары, пусть и редкие и пустые по сути, куда можно было от нечего делать сходить - развеяться и отвлечься мыслями от навалившейся хандры и паники, пообщаться с дружками-однокашниками на переменах. Как прежде посплетничать с ними и похохмить, опустошённую душу наполнить беседами, кипевшие мозги остудить, успокоить сердце. Отгородить сознание от безысходности и тоски, одним словом, от дурных предчувствий; пусть и на короткое время только, на пару-тройку часов... Да и в общаге той же, выйдя из комнаты, ещё можно было встретить знакомые лица на этаже, в лифте или столовой - товарищей по учёбе и спорту, по стройотряду. Чтобы остановиться с ними и потрепаться, опять-таки, потрапезничать вместе сходить или же на прогулку, смотаться в киношку или в какой-нибудь магазин, в пивнуху зачепушиться. Да мало ли злачных мест в Москве, способных одинокую душу отвлечь, обогреть, приютить и утешить.
А вот после Нового года, когда был с лёгкостью и с неким юмором даже сдан в январе-месяце последний потешный экзамен по научному коммунизму, и учёба у 5-курсников официально закончилась, всё! - вот тогда-то и навалились тоска и мрак на него всею своею массой. Были они тяжёлые и муторные как грозовые тучи, по-настоящему без-просветные и изматывающие, которые уже некому было развеять, и нечем было избыть. Бывшие товарищи-сокурсники куда-то вдруг сразу исчезли из виду, целыми днями пропадая на практике в разных частях и местах Москвы, а вечером крутя шуры-муры с дамами на предмет женитьбы. И Университет для Кремнёва вдруг опустел: он перестал встречать, спускаясь в столовую или гуляя по территории МГУ, знакомые лица, глаза и души. Только в Манеже разве они ещё остались, куда он, однако, всё реже и реже ходил за неимением сил и желания, занимаясь спортом уже исключительно как физкультурник.