Героя нашего будто горячей живой водой окатили из шланга, когда он БОГИНЮ свою увидел после 2-месячной летней разлуки, когда почувствовал рядом запах тела её и духов, - так ему вдруг стало празднично и хорошо внутри от созерцания её красоты, и сладко, и томно, и душно, и жутко одновременно. Почудилось в очередной раз, что такого восторга и счастья душевного он не испытывал ранее никогда - даже и после прочтения своей фамилии в списках зачисленных на истфак абитуриентов!...
Пару-тройку секунд, не более, они, сблизившись, пристально смотрели в глаза друг другу, взглядами прожигали один другого насквозь, после чего разошлись: Кремнёв направился на выход из зоны, Мезенцева, наоборот, - в лифтовый холл свернула, до отказа забитый студентами. Там она подошла к стенке, остановилась у двери лифтовой шахты в ожидании очереди, чтобы подняться к себе на этаж, замерла на мгновенье, задумалась. А ополоумевший от радости Максим, отойдя метров десять от лифтов, вдруг неожиданно остановился в проходе, будто что-то важное вспомнил или, наоборот, потерял, и на него один за другим стали налетать со спины и боков студенты, которым он загораживал путь... После очередного толчка и окрика недовольного он, наконец опомнившийся и вокруг себя не видевший никого, вдруг резко развернулся и засеменил назад сквозь толпу, повинуясь внутреннему влечению. Вернувшись к лифтам, он крадучись подошёл к холлу, остановился у угловой стенки, потом осторожно выглянул из-за неё - и сразу же увидел Таню, в толпе ожидавшую лифт.
Она была прелесть как хороша в ту минуту в сравнение с остальными ждущими, в окружении которых стояла, и кого Максим просто не видел, не замечал, которые, мелкие и ничтожные как лилипуты, терялись и исчезали на её царственном фоне. Отдохнувшая, смуглая, яркая и желанная, высокая и ладно скроенная на загляденье, статная, мощная и уверенная в себе, раскрасневшаяся и распаренная после прогулки, девственно-чистая, умная, гордая и непорочная, четверокурсница-Мезенцева царевну именно и напоминала в окружении своих многочисленных слуг, взиравших на неё завистливо и подобострастно. Заметно выделяясь в толпе ростом и внешним видом, она по-царски излучала окрест себя здоровье, энергию и божественный свет, дивные запахи осени и тепло, силу внутреннюю - да какую! - надменность и молодой задор, перемешанный с оптимизмом, с верою в собственную значимость и красоту. И тайное, пусть и неосознанное до конца желание властвовать над людьми в недалёком будущем, возвышаться и повелевать. Глаза её карие были чуть сощурены от нетерпения - и от неудовольствия, что приходится стоять и ждать с толпою вместе, и, одновременно, были огненно-жгучи, ясны и остры, как колодцы глубоки, чисты и прекрасны. Они столько таили в себе душевного жара, чувственной лавы и страсти, воли, надежды, любви, наследственного самообладания, самолюбия и гордыни, которую было не истребить, не спрятать за девичьей кротостью, - что не всякий молодой человек, даже и самый опытный и крутой, самый норовистый и важный, выдержал бы их напора и мощи.
Под стать хозяйке была и её одежда, подчёркивавшая её красоту. Одета Таня была в модный серый плащ трапециевидной формы, узкий в плечах и необычайно широкий и просторный внизу, дорогой, вероятно, и хорошо под неё подогнанный, поднятый воротник которого утопал в её распущенных каштановых волосах, заметно подкрашенных хной для придания золотистого блеска. Из-под плаща выглядывали новые кожаные сапоги чёрного цвета на каблуках, высокие голенища которых возле щиколоток были изящно собраны гармошкой. И сумка висела модная на её плечах, и изящный шёлковый шарфик украшал её шею!!!
"Богиня! Как есть богиня!" - мысленно шептал оторопевший от страха и восторга Максим, до краёв наполненный вдруг свалившимся на него счастьем. Он стоял и дурел от "мимолётного видения", от созерцания "гения чистой красоты", глаз не мог от Мезенцевой оторвать, грациозно застывшей у стенки как музейная статуя на постаменте - для всеобщего обозрения и ликования будто бы, для вдохновения, зависти и любви. Гордясь и любуясь БОГИНЕЙ СЕРДЦА во все глаза, заряжаясь её неземной красотой, статью, мощью и силой, он одновременно видел и сознавал (самовлюблённым павлином не был) всю собственную ущербность и мелкоту в сравнение с Таней. Понимал к стыду и ужасу своему, что не ровня он ей, не пара со своим низким социальным статусом и таким же низким ростом и худеньким телосложением. Разница в росте, статусе и одеянии особенно сильно были заметны и контрастировали теперь, когда его избранница была в дорогих сапогах на платформе и каблуках и широком модном плаще, а сам он - в стоптанных тапках и тренировочном костюме. Она была и выше, и тяжелее, и знатнее его - со стороны это было так заметно...
Сколько времени простоял так Максим, из-за угла любуясь своей Татьяной? - Бог весть. Не более минуты, наверное. Однако под воздействием его жаром пышущих глаз, прожигавших её насквозь как одухотворённый лазер, задумавшаяся Мезенцева вдруг вздрогнула и встрепенулась, вернулась в реальность из мечтательных грёз и повернула направо голову. И сразу же увидела следившего за ней Максима, по-детски прячущегося за углом, - и снисходительно ухмыльнулась от этого, скривила губы.
Ухмылки девушки Максим не увидел, впрочем, - и не расстроился из-за неё, не успел. Перетрусивший, он быстро спрятался за стенку, а потом и вовсе отошёл подальше от лифтов. После чего, вздохнув полной грудью и отчаянно тряхнув головой, он тихим шагом направился куда шёл - в столовую на обед, - весь светясь и горя изнутри ярким-преярким пламенем. Пламя было такое огромное и испепеляющее, будто его только что любовным керосином облили и подожгли - чтобы потом посмотреть, как долго будет Кремнёв духовным огнём гореть, и что после пожара от него останется...
13
Случайная встреча у лифтов стала воистину роковой: она взбудоражила и разворошила размеренную жизнь Максима как брошенная в дом граната, нарушила и перепутала все его 5-курсные архиважные и архи-нужные планы, со спортом связанные и практикой, дипломом и распределением. Нарушила и перепутала всё, одним словом, что и должно было определить в итоге его послеуниверситетское будущее, стоявшее на кону: светлое и радужное при определённых условиях и поведении, или же, наоборот, печальное. Вот куда и на что должны были уходить тогда все его напряжённые мысли и устремления, все его физические и духовные силы... Он же, дурачок малахольный, с того рокового момента ни о чём другом, кроме Мезенцевой, уже не думал, не горевал, не печалился, как другие его ровесники-студенты, не искал оптимальных для себя, будущего дипломированного специалиста-историка, путей для самореализации и закрепления в жизни, в профессии. Он, как капризный ребёнок, лишь страстно хотел быть рядом и только с ней - и всё! Чтобы видеть её постоянно, каждый Божий день, наслаждаться её красотой и статью... И в столовой он про неё, не переставая, думал после встречи у лифтов, и когда на тренировку шёл, и даже когда тренировался три часа кряду, по тартановым дорожкам ошалело бегал, он себе её представлял, царственно стоявшую в холле...