Не удивительно, что перед тем, как зайти в Манеж, он предварительно заскочил в Гуманитарный корпус, располагавшийся по соседству, и внимательно проглядел там расписание занятий 4-курсников возле Учебной части. Понял, что в течение всей недели у Мезенцевой будет по три пары ежедневно по расписанию, которые заканчиваются в 14,45.
"Значит, - мысленно стал соображать он, - после этого она оденется и пойдёт в общагу, не торопясь. Но перед этим зайдёт в столовую, скорее всего, - пообедает там с подругами. Все общажные так делают - делает и она... И дома, значит, она будет около четырёх часов, или чуть позже... Вот в это-то время мне её завтра и надо будет стоять и ждать возле её блока. Тянуть дальше нечего: глупо это..."
Именно таков был план, что созрел в голове у Кремнёва вечером 19 сентября - после прочтения расписания занятий Татьяны. С ним, с тем стихийно-рождённым планом, Максим тренировался сначала, с ним же вернулся с тренировки, с ним поужинал, купив колбасы и хлеба в буфете, с ним потом и заснул, всё время находясь при этом в каком-то куражно-восторженном состоянии.
И проснулся Максим тоже с ним, с ним и прожил полдня - до половины четвёртого пополудни, когда он, помывшись и одевшись в парадное, пошёл на 16-й этаж к 48 блоку, чтобы поджидать там Мезенцеву. Про неё одну он думал уже 24 часа - и больше ни о чём и ни о ком: не лезло ничто другое в голову...
Чтобы не привлекать внимания, он встал рядом с комнатой комендантши, хитрец. Сделал вид, будто бы это он ЕЁ, комендантшу, ждёт, будто что-то ему именно от НЕЁ надобно. Но при этом он держал взглядом лифты, которые открывались и закрывались без-перебойно с дверным шумом и грохотом, впуская и выпуская студентов. Всех, кроме Татьяны, которая задерживалась... Состояние Максима было такое же точно, как и вчера внизу после случайной встречи: он был в огне. И любовный грудной огонь его не подавал признаков спада...
14
Мезенцева вышла из лифта в начале пятого по времени - но не одна, а в окружении трёх подружек по блоку, которых Максим визуально знал, ещё по ФДСу помнил. Они все уставились на него, проходя мимо, он - на них, на Мезенцеву - в первую очередь, которая лукаво и вопросительно посматривала на Кремнёва, будто ждала чего-то...
Напрягшийся Максим поначалу дёрнулся, и хотел было сделать им четверым навстречу шаг - чтобы остановить виновницу "торжества", попросить её задержаться, не уходить в комнату. Но в последний момент он отчего-то вдруг испугался - и спутниц Татьяны, и её саму, сияющую и счастливую как и вчера, благоухающую после осенней прогулки, - он как вкопанный к полу прирос и не сдвинулся с места... Не удивительно, что девицы прошли мимо него, что-то дружно обсуждая между собой и посмеиваясь при этом.
Одна из них, подойдя к 48-му блоку, достала из кармана ключ и стала не спеша открывать дверь. Остановившаяся же рядом Татьяна вдруг оглянулась назад и пристально посмотрела на застывшего в холле Максима, не сводившего с неё горящих, влюблённых глаз. И опять вчерашняя насмешливая и снисходительная ухмылка промелькнула на её пухленьких и сочных губках, которую Максим заметил, да, - но не понял и не оценил по достоинству...
Через секунду-другую дубовая дверь открылась и по-хозяйски скрыла за собою подруг, и Мезенцеву Таню - тоже. А оставшийся один Кремнёв постоял-потоптался в холле ещё минут пять в сомнении и нерешительности - и потом, понимая, что всё, и дальше ждать уже нечего, поплёлся к себе на этаж, не солоно хлебавши что называется. Придя к себе расстроенным от неудачи, он переоделся в обычную одежду, схватил в руки сумку и побежал в Манеж, где его ждал тренер и тренировка. Но и там он все три часа продолжил про Таню напряжённо думать: он твёрдо решил для себя, что завтра опять придёт к её блоку и попробует с ней встретиться и поговорить. А если повезёт - то и подружиться... А иначе ему нельзя - одиноко, тоскливо и без-приютно становилось ему без неё: такого с ним раньше не было, не замечалось...
15
21 сентября всё у Кремнёва с точностью повторилось, весь его вчерашний план. До обеда он Таню ждал в комнате, счастливый и возбуждённый безмерно: лежал на кровати и блаженно мечтал о ней, заложив руки за голову. Ничего не читал, не писал, не работал - не испытывал ни малейшего желания к творчеству. Голова его другим была занята, куда более желанным и важным... В час пополудни он спустился вниз и пообедал в столовой, а в два часа стал одеваться в парадное, укладывать волосы перед зеркалом. И в половине третьего он опять на встречу пошёл - занимать позицию у блока Мезенцевой. Огонь и кураж с него не спадал, и он не тужил об этом.
Мезенцева с подругами, как и вчера, появилась в холле в начале четвёртого - всё такая же бодрая и счастливая, до боли желанная и родная, как магнитом притягивающая к себе, любовью распалявшая душу и сердце Максима всё больше и больше. Хотя он и так горел уже живым ярким факелом изнутри, что был способен осветить и поджечь, как казалось, весь огромный Университет от первых его этажей и до шпиля.
Выходя из лифта, девушки громко беседовали о чём-то и от души хохотали, но завидя Кремнёва возле комнаты комендантши, вдруг стихли как по команде и дружно уставились на него, пытаясь понять, вероятно, что нужно этому чудаку, уже второй день маячащему возле их блока... Четыре пары горящих любопытством глаз смутили Максима и испугали, придавили к земле; и, одновременно, сковали стальными тисками грудь и пересохшее от волнения горло. Чувствуя, что в таком критическом состоянии он не произнесёт ни слова, а будет только стоять и мычать как глухонемой, наш горе-жених, заливаясь краской стыда, опять не сдвинулся с места и не сделал навстречу шаг - не исполнил, не совершил намеченного. Чем поразил и девушек, и саму Мезенцеву несказанно, если по её напрягшемуся лицу судить. Ироничная усмешка, как и вчера, появилась на её устах вперемешку с лёгкой брезгливостью, когда она проходила мимо. Такой же точно усмешкой она наградила Кремнёва, заходя вместе со всеми в комнату и мельком на него через плечо посмотрев...
16
Приросший к полу и красный как рак Максим стоял - и не понимал, что ему делать дальше. Возвращаться к себе ни с чем, чтобы завтра опять приходить сюда и столбом стоять на глазах у всех - смешить Татьяну и её подружек своим идиотским видом - было элементарно глупо, постыдно и дико даже. Этим стоянием он БОГИНЮ сердца не только не очарует и не приблизит, а, наоборот, отдалит, выставится перед ней как ничтожество полное, трус и клоун из цирка... А уходить - и не возвращаться больше, не мозолить Тане глаза было и больно и страшно ему, ужасно муторно и тоскливо. Этому противилось всё его естество, криком кричало прямо-таки!... Оставался последний вариант: не откладывать назавтра то, что можно и нужно было сделать сегодня. А именно: идти прямо сейчас, стучаться в дверь и просить ещё не успевшую раздеться Мезенцеву выйти из комнаты. Чтобы в коридоре им с глазу на глаз переговорить и, наконец, объясниться. Этот вариант был лучший из всех - но и самый страшный...