В это время в палату вошёл санитар. Стрелка часов, вмонтированных в проём над дверью, показывала 13:45, а это означало время обеда. Ньюман пулей вылетел коридор в предвкушении нового спора, из которого он намеревался выйти победителем у своего нового собеседника.
Сразу после приёма пищи, Норманн вспомнил часть своего письма, когда к нему принесли пластиковый стаканчик с таблетками, в котором красовалось ещё несколько новых пилюль. Принять эти таблетки означало пропасть на продолжительное время; исчезнуть во тьме, пока случай снова не даст день просветления. Вдохнув жизнь снова, вернее её отголоски, он был не готов к этому шагу, поэтому решил пойти на хитрость. Улучив момент, Норманн аккуратно спрятал меж пальцев обе таблетки, выпив лишь воду. Оказавшись в палате, он, прикрыв глаза, обессилено упал на пустую кровать. Так проходили все его дни: ночные кошмары, завтрак, утренние кошмары, обед, дневные кошмары, ужин, ночные кошмары... В принципе, Норманн и не мог мечтать о лучшем. Однако у него теперь был сосед, с которым он мог хотя бы поговорить в свободное от всего этого время.
...
Новый сон оказался более коротким и менее ярким, чем предыдущий.
Ночь. На небе только начали появляться первые звёзды. Ньюман стоял в защитном костюме угольного цвета, полностью освещённый тёплым светом. В стекле его каски отражался большой пожар - горел невзрачный домишко очередного диссидента. Обыденное дело в годы, когда государство только начинало строиться. На улице в такой поздний час было очень тихо и безлюдно, поэтому хорошо различался каждый звук потрескивания балок, которые облизывали языки пламени. Он с некоторым религиозным трепетом смотрел на огонь. Так себя чувствует каждое живое существо, что-нибудь разрушая, а у людей это чувство даже было гипертрофированно Создателем. С самых ранних пор, он, ещё будучи маленьким ребёнком, стремился к разрушению, ломая самое дорогое что у него было в этом возрасте - игрушки.
Внезапно, тихую, в некотором смысле, даже умиротворяющую картину, прерывал протяжный крик. Входные двери распахнулись и из охваченного пожаром дома выскочил сильно обгоревший человек. Норманн откинул в сторону специальную газовую горелку, спешно стянул с себя защитную каску и побежал к мужчине. Оказывать любую помощь диссиденту было запретным делом: военных, членов Комитета по борьбе с инакомыслием, партийцев за это ждал расстрел; простых граждан приговаривали к лагерным работам и он это знал не хуже других. В пару прыжков Ньюман преодолел расстояние до обгоревшего человека. Тот, упав, без движения продолжал лежать на животе. Перевернув его на спину, Норманн в ужасе отскочил в сторону. В обгоревшем до безобразия трупе он узнал себя.
...
- Весь мир, как я уже и говорил, плод нашего больного воображения. Созидая, что-либо, мы думаем, что станем частичкой вечного, разрушая - напротив, освобождаемся от него. Но на самом деле всё менее романтично - это система жизни, заложенная в человеке с самого рождения. Одних она побуждает творить, хотя они прекрасно понимают - ничто не вечно; других побуждает разрушать, хотя они понимают, что не разрушат мир до основания. Система жизни, - этими словами сосед Ньюмана по палате закончил свой диалог со стеной, так как его "собеседник" не отвечал, он повернулся к Норманну. Сам Норманн, не отошедший от кошмара, вытирая пот со лба, был погружён в очередную мысль, тесно связанную с его сном, со всей его жизнью...
- Нет, это не так, - начал было он, но был тут же прерван на полуслове.
- Ты загнан в угол и, прежде всего, самим собой. Отрицаешь собственные ошибки, отрицаешь себя самого. Работая в Комитете по борьбе с инакомыслием ты прекрасно понимал на что идёшь и делал это осознанно.
- Пропаганда...
- Отрицая, Ньюман, ты разрушаешь самого себя - ты был частью этой пропаганды. Активным сторонником с самого начала революции, строительства первых баррикад, первых захватов административных зданий и банков. Только имея такой послужной список можно стать членом КПБИ.
- Но сейчас я против этого режима.
- Пропаганда изменилась, людям стали надиктовывать совершенно новые идеи, а так как их концепция оказалась схожей с той информацией, что ты получал в детстве - ты охотно принял эти идеи. Не хочешь ли сказать, что отвергнуть идеологию партии стало личным решением и тебя к этому никто не подталкивал?
- Нет, - выкрикнул Норманн и заёрзал, сидя на постели. Врать он никогда не умел, его всегда выдавала чрезмерная суетливость в такие моменты. Это заметил и его собеседник. Улыбнувшись, он отвернулся и снова принялся философствовать со стеной, как ни в чём не бывало. Ньюман, погружённый в собственные мысли, уже этого не слышал. Он вспомнил, как помог бежать одному писателю, чьё творчество члены Литературного Товарищества на одном из своих закрытых собраний постановили "предать забвению". В данном случае "забвению" предавали не только книги, но и самого автора. Согласно закону "О свободе в искусстве": "Призванием деятеля искусства, зарегистрированного в едином республиканском творческом реестре, является занять и патриотически воодушевить аудиторию" и государство тщательно заботилось о том, чтобы недостойная информация не могла навредить гражданам. Тогда писатель-диссидент объяснил Ньюману, что ныне "занять" - обозначает писать развлекательный материал, не имеющий смысловой нагрузки, а "патриотически воодушевить" - замалчивать проблемы собственного государства. После этого разговора все сомнения в голове Норманна образовали слабое, но мнение, а вдруг "большинство всё же может ошибаться"? За этим он просидел весь оставшийся день, вечер и даже не заметил, как ложась спать, из наушника снова донёсся успокаивающий голос врача, начавшего оздоравливающую терапию.
...
Взгляни на себя в зеркало! Внимательней! Ну же, не бойся увидеть за этой одеждой себя настоящего и убери руки от лица, все же это мешает. Теперь, наконец, можешь удовлетвориться результатом... Фух, чувствую себя скульптором, срывающим покрывало с собственной работы. Ну, что же? Нет, не всматривайся в мелкие изъяны своего тела. Подними голову выше и очень внимательно, как никогда в жизни, всмотрись себе в глаза. Будто ныряешь в самого себя; проплывая через детские воспоминания, юношеские мечты, переживания среднего возраста - ну, что же видишь теперь? Не слишком ли жуткая картина предстала перед тобой?!
Глава 2. Государство. Надзор. Единство. Вера.
Чёрные тучи полностью заволокли небо. Дождь успокаивающе барабанил по оконному стеклу. Всю эту умиротворяющую идиллию, порой, прерывали яркие вспышки молний и раскаты грома, но потом всё снова возвращалось в привычное русло. Норманн сидел на полу, подогнув ноги под себя. На его руках смирно сидели два котёнка: чёрный и белый. У обоих на спине (от шеи и практически до самого хвоста) красовались проплешины, которые были вызваны сильными ожогами. В кресле напротив, в такой же позе, сидела Софи и внимательно смотрела в экран большого телевизора, занимавшего пол стены. То, что раньше считалось роскошью, сейчас находилось в половине домов страны, а у второй половины такие устройства занимали и всю стену целиком. По центральному каналу шла экономическая передача, где зачитывался отчёт: сколько государство построило домов типа "Алюм" за последний месяц и сколько сэкономило на этом средств.
Норманн решил прервать молчание:
- Знаешь, они врут. Нагло врут.
- Что ты такое говоришь? - забеспокоилась Софи. Её голубые глаза быстро забегали по комнате.