— День, — повторил Фойл.
— В любой день всегда где-то да выдастся хорошая погода, — сказал робот.
Фойл повернулся к остальным.
— Вот и я такой же, — сказал он, протянув руку в сторону робота. — И мы все такие же. Мы разводим антимонию насчет свободы воли, но в действительности все наше поведение — лишь механический отклик, повинующийся определенной программе. Ну что. Я здесь. Я жду. Я готов отвечать. — Он сымитировал механический голос бармена. — Нажмите кнопочку, и я подскочу. Рад вам служить, сэр.
Внезапно его тон уязвил их.
— Чего вам от меня надо?
Они неловко затоптались. Фойл был весь обожжен, изранен, в синяках — и все же он контролировал их, а не они его.
— Давайте пропустим угрозы, — сказал Фойл. — Ясненькое дело, буде я откажусь сотрудничать, меня распнут, выпотрошат и четвертуют, а потом ввергнут в ад. Это все понятно. Ну что? Чего вы от меня хотите?
— Я хочу вернуть то, что принадлежит мне, — с холодной усмешкой отвечал Престейн.
— А именно — восемнадцать с небольшим фунтов ПирЕ. Ага. А что вы готовы за него предложить?
— Ничего, сэр. Я требую, чтобы вернули то, что мне принадлежит.
Ян-Йеовил и Дагенхэм заговорили одновременно. Фойл жестом заткнул их.
— Я реагирую только на одно нажатие кнопки зараз, джентльмены. Сейчас очередь Престейна. Он пытается сделать так, чтоб я подскочил. — Он повернулся к Престейну. — Давите сильнее, любитель крови и денег, или попробуйте другую кнопку. Кто вы вообще такой, чтобы чего-то от меня сейчас требовать?
Престейн поджал губы.
— Закон… — начал было он.
— Что? — засмеялся Фойл. — Мне угрожают? Это меня-то пытаются запугать? Не прикидывайтесь имбецилом. Говорите со мной так, как на новогодней вечеринке. Никакой жалости, никакого снисхождения, никакого лицемерия.
Престейн коротко наклонился, перевел дыхание и выдавил из себя улыбку.
— Я предлагаю власть, — сказал он с трудом. — Я предлагаю тебе стать моим наследником. Партнером по компании. Соправителем клана и моим коллегой-септом. Вместе мы будем править миром.
— С ПирЕ?
— Да.
— Я зарегистрировал ваше предложение. Предложение отклонено. Как насчет вашей дочери?
— Оливии?
Престейн побагровел и сжал кулаки.
— Да. Оливии. Где она, кстати?
— Ах ты мерзавец! — заорал Престейн. — Ты, подонок, развратник, ворюга… ты осмелился?..
— Ты отдашь мне свою дочь в обмен на ПирЕ?
— Да, — едва слышно ответил Престейн.
Фойл повернулся к Дагенхэму.
— Теперь ты жми на кнопку, мертвая голова, — сказал он.
— Если уж мы съехали на подобный уровень, с позволения сказать, дискуссии… — начал Дагенхэм.
— Именно. Никакой жалости, никакого снисхождения, никакого лицемерия. Что ты предлагаешь?
— Славу. Мы не обещаем тебе денег или власти. Мы обещаем славу. Гулли Фойл, человек, который спас Внутренние Планеты. Мы обещаем безопасность. Мы сотрем твое криминальное досье, дадим тебе имя в обществе, гарантируем тебе пьедестал в зале славы человечества.
— Нет, — сказала внезапно Джизбелла Маккуин. — Не соглашайся. Если хочешь спасти нас, уничтожь его. Никому не отдавай ПирЕ.
— Что такое ПирЕ?
— Тихо! — крикнул Дагенхэм.
— Это термоядерная взрывчатка, детонация которой может быть инициирована только силой мысли, — сказала Джизбелла. — Психокинетически.
— Какой мысли?
— Желанием, чтобы вещество взорвалось. Направленным желанием. Это придает ему критическую массу. Если, конечно, вещество это не окружено ИСИ.
— Я же тебе сказал сидеть тихо… — простонал Дагенхэм.
— Если всем позволено нажимать на кнопки, я требую доступа к своей.
— Это тебе не просто идеалистическое…
— Нет ничего важнее идеализма.
— Тайна Фойла важнее, — промурлыкал Ян-Йеовил. — Господа, тайна ПирЕ по сравнению с ней незначительна. — Он улыбнулся Фойлу. — Ассистент адвоката Шеффилда подслушивал часть вашей беседы в старом соборе Святого Патрика. Мы знаем, что вы умеете джонтировать в космосе.
Остальные онемели.
— Джонт в космосе? — выдавил Дагенхэм. — Невероятно! Вы ничего не путаете?
— Не путаю. Фойл продемонстрировал, что это реально. Он джонтировал через шестьсот тысяч миль с рейдера ВС на борт полуразрушенного «Кочевника». Как я уже сказал, это поважнее ПирЕ. Я предпочел бы сперва обсудить это новое обстоятельство.
— Все объявили, чего хотят они, — медленно проговорила Робин Уэнсбери. — Но чего хочешь ты сам, Гулли Фойл?
— Спасибо, хоть ты вспомнила, — ответил Фойл. — Я хочу подвергнуться наказанию.
— Что?!
— Я хочу, чтобы меня покарали, — сказал он сдавленным голосом, и на его перебинтованном лице начали проступать стигматы. — Я хочу расплатиться за то, что совершил, и обнулить баланс. Я хочу сбросить с себя этот проклятый крест, который волоку. Он ломает мне хребет. Отправьте меня обратно в Гуфр-Мартель, пожалуйста. Я хочу, чтобы меня лоботомировали, если я это заслужил. Я знаю, что заслужил. Я хочу…
— Ты хочешь сбежать, — вмешался Дагенхэм, — но тебе это не удастся.
— Я хочу освободиться!
— Это не обсуждается, — сказал Ян-Йеовил. — В твоей башке слишком много ценного, чтобы ее лоботомировать.
— Давай оставим детский лепет о преступлении и наказании, — прибавил Дагенхэм.
— Нет! — запротестовала Робин. — Грех можно искупить. Об этом нельзя забывать.
— Прибыль и убыток, грех и искупление, идеализм и реализм, — улыбнулся Фойл. — Какие ж вы самоуверенные. Какие тупые. Какие прямолинейные. Видите только то, что хотите видеть. Вы на себя, блин, посмотрите. Престейн, ты отдашь Оливию мне? Или ты отдашь ее под суд? Она виновна в массовом убийстве.
Престейн попытался встать, но повалился назад в кресло.
— А что там ты говорила насчет искупления? А, Робин? Оливия Престейн убила твою мать и сестер. Ты ее простишь?
Темная кожа Робин стала пепельной. Ян-Йеовил что-то промямлил, но Фойл оборвал его:
— У Внешних Спутников нет ПирЕ, Йеовил. Шеффилд мне об этом проговорился. Ты все еще намерен использовать это вещество против них? Ты хочешь сделать мое имя нарицательным? Как сталось с именами Линча и Бойкота?
Фойл круто развернулся к Джизбелле.
— А ты достаточно последовательна в своем идеализме, чтобы отсидеть остаток срока в Гуфр-Мартеле? А ты, Дагенхэм, позволишь ее туда бросить? Ты ее отпустишь?
Он постоял немного с горькой усмешкой, слушая галдеж: все заговорили одновременно, оправдываясь.
— Жизнь — простая штука, — сказал он. — И решение так же просто, разве нет? Уважить ли мне права собственности Престейна или благополучие Внутренних Планет? Идеализм Джизбеллы или реализм Дагенхэма? Совестливость Робин? Нажмите на кнопку, робот подпрыгнет. Но я-то не робот. Я фрик. Таких уродов во Вселенной еще не бывало. Я мыслящий зверь, а не человек. Я пытаюсь разобраться во всей этой лабуде. А не раскидать ли мне ПирЕ по миру, чтобы вы себя сами прикончили? А не обучить ли мне человечество искусству космоджонта, чтобы люди распространились по всей Вселенной от галактики к галактике? Каков же верный ответ?
Робот-бармен вдруг ожил и швырнул через палату свой смеситель для коктейлей. Тот с ощутимым звуком врезался в стену. Повисло удивленное молчание. Дагенхэм ругнулся:
— Черт! Престейн, я, кажется, снова испортил ваши игрушки своей радиацией.
— Ответ утвердительный, — совершенно разборчиво проговорил робот.
— Что? — спросил изумленно Фойл.
— Ответ на ваш вопрос утвердительный.
— Спасибо, — сказал Фойл.
— Рад служить, сэр, — отвечал робот. — Человек — прежде всего общественное животное, а потом уже индивид. Оставайтесь членом общества, выбирает ли оно разрушение или нет.
— Чушь собачья, — нетерпеливо перебил его Дагенхэм. — Престейн, выключите эту железяку.
— Погодите, — остановил его Фойл и воззрился на вечную усмешку, выгравированную на лице робота. — Но ведь обществом могут заправлять идиоты. Оно может избрать неверную дорогу, запутаться. Ты сам слышал, о чем мы тут говорим.