— Антонина Дмитриевна, мы не виноваты! — Маша Хлуднева, поднявшись на цыпочки, заглядывала вожатой в лицо. — Это все мальчики!
— Это Пуртов подстроил, — сказала Тамара Бобылкова, — и с кинжалом, и с голубем… И Любушкин еще.
— Молчи уж, барынька, — задел ее плечом Дима.
Ты почему на воскреснике не была?
Он состроил Тамаре угрожающую гримасу:
— А я не отпираюсь, — сказал Ерема. — Я принес.
— Что? Кого? — спросила Антонина Дмитриевна.
— Голубя!
— Так это про голубя, — сказала Лиза, поводя вздернутым носиком. — А про кинжал?
— Тебе-то что? — прикрикнул на нее Дима. — Вечно суется!
— А мальчишки вечно друг друга выгораживают! — сказала Тамара.
— Помалкивай! — наступал на нее Дима. — Тряпичная царевна!
Тамара благоразумно спряталась за спину вожатой.
— Ерема еще смеялся, — торопливо докладывала Лиза. — Правда, смеялся! А Пуртова выгнали, а он не сгнел… А Венька Отмахов испугался и убежал.
У входной двери послышалась возня: Володя Сухоребрий тащил в коридор упиравшегося Отмахова. Замечательная Венькина сумка волочилась на лямках по полу.
— Пусти, Володька, пусти, вот садану тебя! — выкрикивал тоненьким голосом Веня. — Пусти, говорю, оцарапал всего.
— Ишь, удрать с собрания захотел. Пусть отвечает за себя! — тяжело дыша, сказал Володя и взглянул на беспечно улыбавшегося Диму. — Вместе со всеми пусть отвечает.
Стоя у своего столика, Анна Никитична обвела тревожным взглядом пятиклассников. «Что же делать? Какое слово найти для них?» Она взглянула на Марию Максимовну. Лицо директора выглядело замкнутым, старушечьи-усталым. «Все-таки нет им дела до меня… Ох, ну как же мне с ними?»
— Ребята! — Собственный голос показался Анне Никитичне глухим, деревянным. — Сегодня вы сорвали урок ботаники. Пуртов нагрубил Лариону Андреевичу, и он был вынужден уйти из класса. Вывели себя нехорошо, и это огорчает и меня и всех учителей. Мы хотели вынести благодарность за работу в подсобном, а теперь… а теперь как же? За что вас благодарить? Почти все вы пионеры, — продолжала учительница, — а пионер честен и правдив. Мы хотим знать правду: зачем Любушкин принес голубя в класс? И Пуртов объяснит: зачем ему нужно было приносить в школу кинжал?
Наступило молчание. Лицо Кайдалова было сумрачным.
Антонина Дмитриевна била себя свистком по руке. Мария Максимовна сидела на стуле, низко опустив голову. «Спит, что ли?» — неприязненно подумала Анна Никитична.
Пятиклассники молчали.
Тоня порывисто встала:
— Ребята… Алексею Яковлевичу вы всегда говорили правду. Всегда. Я знаю. А сейчас, сейчас, когда он воюет за нас с вами… неужели вы?.. Эх, вы!..
И снова стало тихо.
Ерема Любушкин, шумно вздохнув, тяжело поднялся с места. Непривычно было видеть его открытое, веселое лицо таким смятенным.
— Я… я… — Он скосил глаза на Пуртова. — Я принес голубя.
— Зачем? — спросила учительница.
Ерема снова громко вздохнул и замолчал, переминаясь с ноги на ногу.
«Сейчас выдаст, — думал Дима. — Скажет, что я просил, — объясняй тогда! Знал бы, не связывался!»
— Зачем? — повторила вопрос Анна Никитична.
— Так просто… — пробормотал наконец Ерема.
Володя, переводивший взгляд с Еремы на Диму, не выдержал:
— Пусть Пуртов скажет! На других нечего отыгрываться!
«Ладно, Сухоребрий, — прочитал он во взгляде Пуртова, — попадешься мне!»
— Ну и что! Ну и попросил, чтобы принес… Я не знал, что вылетит.
— Они в следующий раз ворону притащат, — проворчал Кайдалов. — Что мне с ней делать? Срисовывать, что ли?
«Эх, — подумал Отмахов, — не догадались! Соврали бы, что хотели голубя срисовать!»
— Разве хорошо так, Ерема? — сказала Анна Никитична. — Виноват, сорвал урок и улыбаешься? Разве это смешно?
— Нет, — ответил Ерема, покраснев. — Я не хотел. Я не знал, что улыбаюсь. Честное пионерское, не знал.
— У него рот сам растягивается, как рогатка, — вдруг сказала Лиза Родионова.
Все снова рассмеялись.
Казалось, у каждого становилось легче на душе. Вот все прояснится, и все будет хорошо.
— Теперь нам Пуртов расскажет про кинжал, — сказала учительница. — Зачем принесли в школу? Где взяли?
«Выручай, Свист!»