— Не спится тебе, девка! В этакую рань расшаталась. Куда это?
— На подсобное, к Сухоребрию.
— Чего тебе приспичило?
— Буфет в школе организуем. Насчет продуктов.
— A-а! Говорил Семен. Это, конечно, двести грамм ржанухи ребенку не прокорм. Прикуска к чаю — и все! Приварок какой — картоха да капуста — брюхо подтянет, не до ученья… Да ты что хмуришься?
— Да так. — Тоня закусила тубу. — Письмо от Алексея… Накануне боя написал. — Она с трудом досказала: — Бой-то был уже две недели назад…
— Ты, девка, прежде времени не горюй. — Тетя Дуся с сочувствием посмотрела на Тоню. — Другое-то письмо, может, в дороге… Ну, побегу. Девяносто седьмой сейчас подойдет. Народу в нем — тьма: одни общие вагоны. Хочу вот молочишко — на мыло, махорку. А ты не горюй, заходь-ко!
Тоня посмотрела Чугунихе вслед — на ее огромные мужские сапоги, на широкую спину.
— Тетя Дуся!
— Чего еще? — Чугуниха замедлила шаг, чуть повернула голову.
— Вы бы молоко в наш буфет сдавали, а?
Тоня увидела, как побагровели у Чугунихи край щеки, ухо.
— Ты вот что, Тоня: из Семена своего чего хоть вышибай, а под мою копейку не подкапывайся. Слышь?
Она шевельнула плечом, поправляя сползавшее полотенце, и размашисто зашатала к разъезду.
Хотелось Тоне крикнуть ей прямо в толстую спину что-нибудь очень злое и обидное, да ничего не пришло на язык. Эх, как это не понимать самых простых вещей! Ведь как важно лишний раз накормить дочь или сына того, кто там, на фронте, в окопной грязи, под пулями, под бомбежкой, отстаивает родную землю! Вот он получит письмо, и светлее станет у него на душе, и мать будет спокойней работать. Нет, буфет — дело государственное. А тетя Дуся как была жадиной и хапугой, так и осталась. И война ее не исправит. И то, что Тоня пыталась найти у нее сочувствие, а тетя Дуся утешала, успокаивала Тоню, было неприятно, оскорбительно… А все же написано то письмо — после боя — или нет?.. Эх, Алеша, Алеша, быть бы рядом с тобой…
Так думала вожатая чалдонской школы, шагая по Тунгирскому тракту — мимо сопок, полыхающих осенним огнем, мимо покрытых изморозью полей и лугов.
Комната, в которой занимался на подсобном агроном Сухоребрий, меньше всего походила на кабинет. Вдоль стен стояли маленькие столики — на них ящички, горшочки, банки, блюдца. На одном из столиков возвышался на своей подковообразной ножке микроскоп; в круглом зеркальце его играло солнце. Рядом, на другом столике, из круглых деревянных жилищ выглядывали десятки пробирок. Возле узкого высокого бюро боком к двери стоял в белом халате Георгий Иванович, а против него — в комбинезоне и резиновых сапогах — Карякина. Разговор у них, по-видимому, подходил к концу. Тоня тихонько присела на край табурета, занятого деревянной цветочницей.
— Так как же, товарищ Сухоребрий, — говорила Карякина, — долго ли ждать? Я ради этого до смены забежала.
— Да, да. — Агроном почесал тонкий, изогнутый нос, поправил пенсне. — А я, Любовь Васильевна, прихожу сюда так рано, чтобы мне не мешали!
— А я не по своему делу. Драгу по-новому наладим — сколько золота стране дадим!
— Понимаю, понимаю… Но не могу же я снять гусеницу с первого попавшегося трактора. Посмотрим, проверим на складе. Может, придется дать на сварку.
— Что ж, смотрите. Денек-два подожду, а уж потом не серчайте!
— Вы со мной разговариваете, как с чиновником. — Сухоребрий схватился за переносицу, удерживая сползавшее пенсне. — Вы же меня знаете. Кажется, и дети наши не первый год дружат.
— Дети — само собой, а вот не могу я, когда зряшные препятствия на дороге. До свидания!
Проходя мимо Тони, Карякина без удивления взглянула на нее и отрывисто спросила:
— Учитель-то этот, по ботанике, воротился?
— Нет, Любовь Васильевна.
— Вот уж дите взрослое! — И Карякина вышла.
— Так, еще одна утренняя гостья! — Агроном повернулся спиной к бюро и вопросительно глядел на Тоню сквозь стекла пенсне.
— Я хотела узнать, — сказала, привстав, Тоня, — какую площадь убрали школьники и сколько мешков накопали? Есть ли у вас эти сведения?
— Конечно, — ответил агроном. — Мы провели учет в тот же день.
— Могу ли я узнать, сколько заработали школьники? — спросила Тоня.
— Это очень срочно?
— Да, срочно.
— Вам придется подождать несколько минут. — Глаза агронома сквозь пенсне глядели сухо и недобро. — Нет ни плановика, ни бухгалтера. Мне придется самому.
— Я буду очень благодарна! — Тоня всегда сочетала настойчивость с вежливостью.
Сухоребрий вытащил из ящика бюро книгу в обложке под мрамор и стал молча прикидывать на маленьких счетах. Тоня ждала, кое-как пристроившись на краешке табурета.