— Самозаготовки! — шепнула Римма Лизе. Сколько масла и муки ушло!
— И сахара, — ответила Лиза. — Наверное, весь месячный паек. — И шепотом спросила: — И что это дядя Яша все в ограду выходит? Все беспокоится о чем-то!
— Дядя Яша, — неожиданно спросил Веня, — а что казак-то, учитель твой, жив сейчас?
— А на что он тебе? — ответил из кухни Яков Лукьянович. — Понравилась тебе его наука?
— Что вы, дядя Яша! — быстро сказала Лиза. — Вене все равно, где учиться, лишь бы не учиться.
— Вот оно как! — Дядя Яша вошел в комнату. — Да… Сивер-то, ребята, какой взыграл! Словно как в сказке великан одну ноздрю зажал, а в другую дует. Того и гляди, сопки снесет. — Он сел на сундук. — Что ж это, Вениамин, про тебя говорят? Придется сейчас допрос учинить. Расскажи про отметки.
— Дядя Яша! — тоненько-тоненько сказал Веня. — Тогда у всех спроси. По алфавиту надо: к-л-м-н-о-п-р-с-т…
— Тихо. Знаю алфавит. Вызываю на «О»: Отмахов Вениамин.
Веня заерзал, завертелся:
— По физкультуре — пять, по рисованию — пять.
Он замолчал. Больше пятерок у него не было.
— По ботанике — четыре. Я еще опыты ставил и по корням сочинение писал.
— Ясно. Про ботанику хватит.
— По литературному чтению — три, по географии — три. — Веня торопился и глотал слова. — По истории, — он вдруг обрадовался, — ага, по истории три с плюсом.
— С плюсом? — переспросил Яков Лукьянович.
— Сам видел! Мария Максимовна в журнале плюсик поставила, мал-люсенький, совсем незаметный, карандашом.
— Плюсик? — опять переспросил дядя Яша. — За что? За то, что Перикл в кино ходил? По русскому-то что у тебя да по арифметике?
Веня уныло посмотрел на товарищей.
— Двойки у меня, — проговорил он еле слышно, — и по немецкому двойка…
— Так, — помолчав, сказал старый Отмахов и поднялся с сундука: — С праздником вас, Яков Лукьяныч!.. Ну ладно, вы хозяйничайте, а я на кухне покурю.
Чай был допит в полном молчании. Немножко стало веселее, когда занялись посудой. Нина и Римма принесли из кухни таз с водой, мочалку.
— Сначала чайную, потом обеденную, — сказала Нина. — Девочки моют, мальчики вытирают. Кто хочет, — добавила она.
На Володю Нина так и не посмотрела ни разу.
Дима немедленно отошел в угол, к сундуку, и стал разглядывать охотничье снаряжение дяди Яши. Гремели в тазах чашки, тарелки, звенели ложки и ножи, а Дима думал о том, где бы он был сейчас, если бы…
— Вот уж Дима никогда не поможет! — сказала Римма. — Просто даже нехорошо!
— Он вообще сегодня скучный. — Лиза показала свои остренькие, щербатые зубки. — Как же, еще воскресенье пропустили — жалко!
И загремела от удовольствия посудой.
— Ой, — схватился за ногу Володя. — Ты что, Веня, одурел, шумовкой кидаться! Косточку отбил!
— Да я нечаянно… уронил! — Маленький Отмахов в испуге переводил глаза с Володи на Диму. «Вот это номер! Лизка-то, слышите, что говорит!»
Но Дима сидел себе на сундуке, перебирая пальцами патронташ дяди Яши и пренебрежительно усмехаясь, а глаза ушли в узкие щелочки. «Значит, и Лиза прослышала».
— Всегда ты, Лизка, ерунду мелешь, — сказал он спокойно. — Краем уха услышишь, и пошла, и пошла! Язык у тебя ходуном ходит!
— «Ерунду? Ходуном?» — Лизка уперла мокрые руки в бока и взглянула на Любушкина. — А ты, Ерема, уже гоготать собрался. А хочешь, про тебя скажу? Ты все на драгу к Сене бегаешь. Что, неправда?
— Ну и что, ну и правда! — пробормотал Ерема.
— Комбинезон завел, резиновые сапоги, даже шляпу, как у Сени. Скажешь, вру?
— Да это же все отцовское! — Ерема с такой силой тер полотенцем большое синее блюдо, что Веня ожидал: вот-вот в блюде появится дырка. — И не собираюсь скрывать: все равно драгером буду. Сеня обещал выучить.
— Вот! — торжествовала Лиза. — От меня не скроешь! А кто узнал, что дяде Яше дрова возят? Я! А кто первый увидел, как Веня и Володя с тюками тащились? Я! Веня так пыхтел — я сначала подумала, что это эшелон на разъезде.
— Ох, ты! — Веня сердито вырвал из Ереминых рук полотенце. — Медведь, блюдо сломаешь! Поставь в шкафчик на кухне.
В разговор вмешалась Римма.
— Вот, мальчики, нехорошо, — сказала она. — Володя — председатель совета отряда, а только о себе подумал. От себя вещи принес, и все!
Нина с горой вытертой посуды в руках стояла у дверей кухни. Она повернула к Римме продолговатое, в светлом пушке лицо:
— Он, наверное, думает, что одним его полушубком можно всех бойцов обогреть.