— Ой же хитрый! Ой же хитрый какой! Это разве голубь?
— А что же?
— Это же так письмо-самоделку складывают. Конвертиком. Папе на фронт. Ой, хитрый! А ты кому будешь посылать?
Валерик посмотрел на пальцы Кайдалова, комкающие бумагу, и губы у него скривились. Он положил тоненькую ладонь учителю на колено:
— А ты не плачь, не плачь, не надо…
37
Тамара пришла на совет отряда в воинственном настроении: она им всем покажет! Пугать вздумали! Заманили, окружили, еще немного — и драться бы начали! Пусть что угодно говорят, а за это им попадет и от Анны Никитичны, и от Тони, и от Сени. Правда, при виде Чугунка, его прокопченной телогрейки со свежими заплатами на рукавах, Тамара презрительно поджала губы.
— Телогрейка какая несуразная, дырье какое-то! — громко шепнула она Маше. — Не может одеваться поприличнее!
Пухлое Машино лицо налилось краской. Маша отвернулась, не ответила.
— Ишь, барыня на вате! — сказал Ерема. — Прямо от тебя прелиной несет. У него же дом сгорел, а ты…
Римма даже отодвинулась от Тамары вместе со стулом. И Тамаре стало немного не по себе.
Сначала говорили о теплых вещах: сколько собрали, что собрали, как упаковали, как отправили. Тамара поглядывала на всех с чувством превосходства: она-то уж лучшие вещи принесла! И ей было непонятно, почему вдруг Анна Никитична завела разговор о носках и варежках. Подумаешь, важность!
…А Володя в это время незаметно наблюдал за Ниной. Склонив голову, она вращала карандаш в круглой пластмассовой точилке. Странное дело, Нина смещалась в его глазах, как в кино: то вдруг придвигалась совсем близко, и чинилка казалась Володе с колесо величиной, то вдруг Нина отдалялась, становилась маленькой, и класс вытягивался в длинный, узкий коридор. Володя протирал глаза, в голове у него шумело, по спине вдруг словно кто проводил мокрой, холодной тряпкой. Нет, если бы днем тетя Вера была дома, непременно измерила бы температуру. И все же, хотя все мельтишило в глазах, Володя заметил, как замерли Нинины пальцы, когда Анна Никитична заговорила о варежках, как Нина исподлобья, недоверчиво взглянула на учительницу.
Но вот слово дали Маше.
— Мы с мамой четыре пары варежек навязали, ладненькие получились! — Круглое Машино лицо дышало радостью. — Шерсть вымыли в мыльной пене. Варежки мягонькие-мягонькие — прямо духовые!
Всех — и Машу, и Анну Никитичну, и Нину — застлало вдруг туманом. Из этого тумана показалась чинилка — ее живо вращали Нинины пальцы; из прореза чинилки коричневыми хлопьями выползала стружка. Вот, словно обложенный ватой, голос Тамары. Почему это он слышит не все, что она говорит?
— Варежки и носки… по-о-думаешь! Смеяться будут… Я… папину меховую шапку… папино… с меховым воротником…
Вот какая она! Не от души, а чтобы вперед вылезть. А он думал — добрая: бумагу подарила, карандаш предлагала… Нет, уж если что-нибудь хорошее сделает, то потом сто раз напомнит и за копейку ей рубль выкладывай. Эх!..
Володя тряхнул головой: туман исчез, и все вокруг стало видеться и слышаться со странной хрупкой отчетливостью. Вот Нина со стуком открыла крышку пенала и швырнула в пенал точилку, а на Сенином лице Володя ясно прочитал: «Ну и ну!»
— Твое пальто греть не будет! — услышал Володя выкрик Еремы.
— Это почему же не будет?
— А тогда греет, когда… когда не для форсу приносят.
— Голубятник! Хулиган!
— Кукла! Сплетница!
Ребята загалдели. Сеня постучал кулаком по парте так, что откидные крышки задрожали.
— Ну, ну, разъершились! Я вам сейчас разъясню, что такое варежки. Вот я раз в тайге, еще мальчишкой, на охоту ходил и варежку потерял. Так ознобился — пальцы чуть не остекленели. А на драге — попробуйте голой рукой за железо, если оно насквозь морозом прохвачено! А вы представьте бойца — в окопе, на мерзлой земле, под ветром, и не минуты, не часы, а ночи и дни… Нет, шуба — шубой, а варежка — варежкой. Да и другая варежка шубы дороже… Так что же, будем бойцам ну, это самое… вязанье посылать?
— Будем! Даешь варежки! И носки!
Тут снова все заволокло туманом, а в уши опять набилась вата.
— Володя, что с тобой?
— Я — ничего… Ничего, Анна Никитична!
Вот как! Уже обсуждают Тамару…
Тамара слушает Нину, презрительно поджав губы.
— Мы хотим, чтобы ты честно все рассказала, — говорит Римма, — как настоящая пионерка.
Но Тамара все отрицала: задачи она не списывала, конфет не предлагала, на Володю не наговаривала.
— Я хотела только решение сверить… У меня у самой было решено. А Нина пожадничала.