— Уж расскажите толком, Валерьян Павлович, — предложил дядя Яша. — Кто да что? Взорвалась, что ли, аммоналка?
— Вы ушли, Яков Лукьянович, — заговорил Бобылков, — а я задержался. Вспомнил, что все приготовления к разбору здания сделаны, а чердак не осмотрен, не убран. Будьте любезны, — попросил Бобылков: — стакан воды.
Анна Никитична налила ему полный стакан из графина, стоявшего на столике; Бобылков отпил половину.
— Слазил я с рабочими. Стащили с чердака разную рухлядь: ящики, лопаты, железные бочки, доски; сложили все это на сопочке — над самой крышей аммоналки. Рабочие пошли уже к лошадям, слышу — кто-то среди вещей копошится. Ближе подошел — вижу: большая бочка, килограммов на триста, зашевелилась. Что же, думаю, такое? «Кто там?» Молчат. Я к сопочке, давай карабкаться. Нет уж, думаю, гражданин хороший, от Бобылкова не скроешься! — Валерьян Павлович допил всю воду. — Почти добрался до самого верху и — к бочке, а бочка этаким манером, — Бобылков положил пустой стакан боком на ладонь и покатил его, — на меня, на меня… Я в сторону, а она меня краем подпихнула. Ну, бочка громыхает, и я за ней. Только видел, что кто-то с узлом к висячему мостику побежал.
— Не поймали? — спросил Яков Лукьянович.
— Не поймал… Поймаю! Тот-то впопыхах сверточек обронил.
Бобылков поставил стакан на стол, раскрыл портфель и вытащил пакет, завернутый в газету.
Родители столпились вокруг столика.
Бобылков торжественно развернул газету.
— Так. Галеты… Консервы — крабы. А тут что в банке? Грибы, должно быть! — Лицо Бобылкова вдруг застыло. — Это что же? У Бобылкова воруют? У Бобылкова в продснабе завелись жулики?
Дядя Яша взял со столика банку, оглядел со всех сторон, даже понюхал:
— Похоже, мои грузди, что Чернобоб съел. Бумажный колпачок сам белой ниткой перетягивал. А сверху марлей подвязал… Ах ты, дьяволенок, на собаку спихнул!
— А галеты вроде мои, — сказала мрачно Пуртова, — хотя и не меченые они. Хватилась я давеча — куда девались? Припрятала, потому они не портятся… Это все мой смутьян окаянный!
— Что же, — даже как-то разочарованно сказал Бобылков, — может, кто и консервы опознает? Зря, выходит, я в милицию звонил.
На консервы хозяина не нашлось.
Отмахов вытащил кисет, снял с него резиновое кольцо и снова завернул цигарку.
— Вот, Пуртов, как выходит… Твой Вадим и мой Вениамин в дружбе, замышляют что-то. И в том случае, с ножом моим охотничьим, оба замешаны. А что замыслили? Не знаем. Они вместе, а мы врозь.
— Что же, нам тоже вдвоем ходить? — буркнула в ответ Прасковья Тихоновна.
39
Аграфена Самсоновна привыкла к тому, что муж вечно торопится: на базу, в контору, в магазин, в трест, на совещание, летучку или в командировку. Но таким стремительным, как сегодня, она своего Валерьяна Павловича никогда не видела.
Ничего не спрашивая, она пробежала, переваливаясь, в кухню:
— Все готово… Сейчас подам!
Скрипя всеми кожами-одежами, муж промчался в комнату дочери.
— Тише, тише! Тома, наверное, спит. — Аграфена Самсоновна засеменила за мужем.
Тамара лежала на постели в розовой пижаме и перелистывала свой альбом в цветастом переплете из толстого картона. На стуле, придвинутом к кровати, стояла вазочка со смородиновым вареньем и коробка с конфетами.
Валерьян Павлович в пальто, с портфелем в руках подошел к кровати.
— Валерьян, что ты делаешь? — с испугом вскричала Аграфена Самсоновна. — Разденься, ты же занесешь инфекцию!
Бобылков взял из рук дочери альбом и вполголоса прочитал:
Какая пошлая чепуха! Он скривил лицо, будто хватил уксусу, и перелистал несколько страниц: переводные картинки, а на них все цветочки, да рыбки, да зверюшки!
Он захлопнул альбом.
— Вот где инфекция, Аграфена Самсоновна! — он бросил альбом на постель. — Вот где инфекция! — он указал на вазочку с вареньем. — Вот где инфекция! — он взялся двумя пальцами за розовую Тамарину пижаму.
Мать и дочь смотрели на Валерьяна Павловича со страхом. Что с ним стряслось?
Не выпуская портфеля из рук, Бобылков стал посреди комнаты и неожиданно спокойно спросил:
— Аграфена Самсоновна, врача вызывали?