Крысы начали копошиться, скоро начнут выгрызать себе место теплее и жирнее. А я потерял голову от рыжей красавицы с запахом солнца ранним утром в конце лета.
Гребанный романтик.
– Тихон Ильич, все нормально?
В помещение заходит Карим, все никак не могу к нему привыкнуть, Вадим все еще в реанимации, а я не могу поверить, что Арина ушла сама. Даже учитывая, что мне представили доказательства ее не бескорыстного появления в моей жизни и она должна была после такого уйти.
– Как Вадим? Узнавал?
Через зеркало смотрю на своего подчиненного, парень максимально собран, хорошие у меня ребята, но вот одного не уберег.
– Врачи говорят, состояние стабильное.
– Что по камерам аэропорта узнали?
– Ничего, народу много, она ушла с двумя, лиц не видно, кто-то из них и пырнул Вадима.
– Иди, я скоро.
Сжимаю кулаки, кожа на костяшках снова сочится кровью, стираю бумажными салфетками, хочется нажраться до чертиков, голова совсем не варит. Но нужно показать собравшейся публике, где их место и кто здесь хозяин.
В зале народу мало, но все знакомые лица, простые смертные здесь не бывают. Кругом пафос, начищенное до блеска столовое серебро, белоснежные скатерти с золотыми вензелями, фарфор и хрусталь. За круглым столом в самом удачном месте сидит широкоплечий крупный мужчина, взгляд черных глаз режет острым клинком.
Он расслаблен, по правую руку пустое кресло, а дальше худощавый мужчина восточной внешности, он что-то говорит своему господину на их языке, тот практически не слушает. Савелий рядом, спина напряжена, на шее нервно дергается кадык. И чего это ты так боишься, куда растерял свой былой задор и наглость, Сава?
Хочу собраться, но, сука, выходит не очень.
– Я так понимаю, Саид? Не скажу, что приятно, – сажусь за стол, хочется выпить, ищу глазами официанта, парнишка появляется через секунду. – Виски, чистый, много.
Турок молчит, миндалевидный разрез глаз, смуглая кожа, аккуратно подстриженная борода, идеально сидящий на широких плечах пиджак. Он держит пальцы у виска, на правом мизинце сверкает крупный бриллиант в золотой оправе.
Все ждут, меня изучают, когда на столе появляется долгожданный алкоголь, делаю два больших глотка, горло лишь немного обжигает, в груди растекается такое долгожданное тепло.
– Я слушаю вас, господа. Хотя нет. Это вы послушайте меня, – двигаюсь вперед.
– Тихон, не надо.
– Сава, что не надо? Ты мне будешь рот затыкать? Кому ты его затыкаешь, ты знаешь? Ты хочешь лечь под неизвестно кого? Хочешь, чтоб наш, нет, сука, мой город утопили в наркоте?
Повышаю голос, на нашу компанию обращают внимание.
– Я прошу вас успокоиться и понизить тон общения, – это уже помощник Саида открывает рот, но я даже не собираюсь его слушать.
Саид сам рукой, останавливая мужчину, тот моментально замолкает.
– Говори, – без намека на акцент, но голос с легкой ленцой, смотрит на меня.
– Тихон, подумай хорошо, – Сава вновь предупреждает.
– Это я предлагаю хорошо подумать, прежде чем лезть в мой город. Я не знаю, что наобещал наш губернатор, у Петра Васильевича очень богатая фантазия, у него скоро выборы, ему нужны деньги – и как можно больше. Но он забывает, что со мной надо считаться, и я здесь не для красоты и люди, что стоят за мной, совсем непростые, а это Петр Васильевич забыл.
– Почему меня должно волновать, кто за кем стоит?
А вот сейчас чувствуется легкий акцент, Саид также невозмутим, но рука на столе сжимается в кулак. Почему я должен объяснять суть таких простых вещей?
– Потому что ты не в своей стране, я вообще не понимаю, что тебе здесь нужно. Разве наркотики по твоей вере – это не грех? Не боишься кары всевышнего?
– Кто-то убил моих людей, – низкий голос разносится эхом по залу.
– Твои люди пошли к проститутке, а от них можно ожидать что угодно. У нас тут знаешь Россия, шмары творят что хотят.
Мне вообще, по большому счету, наплевать, кто им пустил кишки, не надо было приезжать. Саид смотрит на Савелия, словно тот ему что-то должен. После разоблачения моей Арины он у нас как волшебник, может выкинуть что угодно.
Допиваю свой виски, в голове появляется шум, начинает играть музыка. Резко поднимаюсь, мой стул падает на пол, как по команде рядом с Саидом появляются два охранника.
Опираюсь руками о стол, говорю громко, четко выговаривая каждое слово.
– Пока я жив. Хожу и дышу. Это мой город, и в нем не будет твоей дури.
Саид лишь ухмыльнулся, на Кузнецова я не смотрел. Разворачиваюсь и ухожу, Карим идет следом, подают мое пальто, но я его не беру, отмахиваюсь, нужно еще выпить, хочу утопить ту боль, что сейчас во мне.