– Тебя. Ты ведь моя, Арина. Всегда моей была. Разве ты думаешь, я тебя отпущу?
Звучит совсем не ласково, как констатация очевидного неоспоримого факта, как мой приговор на все оставшиеся годы жизни. Хочется рыдать и рвать на себе волосы от неизбежности.
Костя тушит сигарету прямо об каменную столешницу, резко схватив меня за шею, тянет на себя, впиваясь сильными пальцами в горло.
– Твоя карма, Арина, быть моей любимой девочкой. Моей куклой. Моей вещью, которую я купил десять лет назад, нет, даже раньше. Купил, заплатив очень дорого, ты не представляешь как дорого.
– Это не так… нет…я не просила…
– Если бы ты понимала, как я люблю тебя. Как болею, если тебя нет рядом, нет твоего запаха, твоих губ.
Хрипит на ухо, ведет носом по виску, жадно вдыхая.
– Костя… это… ненормально… это не любовь.
– И если ты, сука, раздвинула перед кем-то ноги, я закопаю того ублюдка, он уже труп. Но ты ведь предала меня, да? Я чувствую это. По запаху.
– Костя… отпусти… я…
– Да, ты только моя, и никак иначе. Почему ты все не можешь это запомнить? Ты мой любимый солнечный зайчик.
Перестаю дышать.
Перестаю сопротивляться.
Мысли и слова застывают на месте. Это не его слова, так говорил папа.
Дальше я не чувствую ничего.
Ни того, как меня целуют, кусая губы, ни того, как рвут футболку, как сжимают грудь. Все выстраивается в логическую цепочку. Он знал, он знал моих родителей, он слышал эту фразу.
Он видел меня.
Он знает все.
Нет сил сопротивляться, я лишь как пьяная машу руками, голова кружится, дурнота усиливается. Меня ведет в сторону, но мужчина, продолжающий грубо сдергивать одежду, не дает упасть.
Не хочу жить, реально не хочу.
Надрывное дыхание, мои сдавленные стоны. Я как рыба, выброшенная на лед, глотаю воздух, но с каждым вдохом легкие обжигает огнем, а меня накрывает паникой.
– Нет… Костя, нет… не надо… прошу тебя… нет…
Удар, голова дергается в сторону, во рту скапливается кровь. Костя держит за плечи, встряхивает, в глазах дикая ненависть и желание.
– Девочка моя, не заставляй делать тебе больно, – громкий шепот в лицо.
– Я беременна, – выдыхаю, а сама зажмуриваюсь, ожидая нового удара. Если Костя нарушил свое же правило не трогать меня физически, то он может и продолжить.
– Что?
– Беременна, именно поэтому я сбежала.
Вру безбожно, смотря в упор, а у самой зуб на зуб не попадает. И мне уже неважно, что на мне разорванная футболка, открытая грудь, привкус крови во рту. Костя продолжает сдавливать мои плечи, вглядывается, сводит брови, губы изогнуты.
– Беременна?
– Да, это твой ребенок. Ты ведь не хотел, но так получилось, я так боялась тебе об этом рассказать.
Секундное замешательство, молюсь, чтоб мой обман был раскрыт не так быстро, потому что понятно, что по срокам, которые озвучит доктор – а Костя точно меня потащит к нему – будет ясно, что я беременна, но не от Никифорова.
Мужчина снова встряхивает меня, теперь смотрит на живот, которого совсем нет, наверняка высчитывает срок, а он должен быть как минимум три месяца.
– Этого не может быть.
– Я сама не знаю, как получилось, но так уж вышло. Я жду твоего ребенка. Нашего ребенка. Ты ведь не сделаешь ему больно? Костя, ты ведь говорил, что любишь меня, любишь свою лисичку.
Серафима бы не поверила в этот спектакль, да и Покровский тоже, но выбора нет, нужно тянуть время и включать актерский талант, чтоб выжить. Тихон найдет меня, найдет нас, верю, он сможет. Или я сама вырвусь. Зачем только дала себя привезти сюда снова?
– Никаких детей у нас не будет. Никогда.
Голос эхом по квартире, тихий, но для меня словно крик. Костя гладит пальцами мое лицо, стирая с щек слезы, я так и не поняла, что плачу. Его взгляд лихорадочно бегает, губы сухие.
– Костя, ты болен, так нельзя. Ты не сделаешь этого.
– Сделаю. Мне не нужна испорченная кукла. Мне нужна моя непокорная строптивая лисичка. А когда тебя выскребут, ты станешь еще послушней.
Господи, он безумен!
– Ты убил их. Это сделал ты? Моих родителей.
Медленно склоняет голову, взгляд обжигает кожу, саму меня трясет, пальцы немеют, живот тянет тупой болью. Никифоров старше меня на двадцать лет, значит, на момент тех событий, что произошли в моей семье, ему было двадцать пять.
– Хм… какая любопытная лисичка.
– Отпусти, отпусти меня!
Всхлипываю, вырываясь из цепкой хватки. Воздуха не хватает, новая волна истерики накрывает безумием и паникой. Сознание кричит вместе со мной и истекающей слезами душой.