– Эй, отпусти! Отпусти, говорю, черт… нет,– мужчина все еще трясет меня, я пытаюсь вырваться.
– Я сказал, быстро встала и оделась, иначе поедешь в больничных тапочках и халате.
– Кто вы такие? Что вам нужно?
Вопрос глупый, мне и так понятно, кто это и от кого, но у меня сейчас так много врагов, что еще не факт, что это люди Никифорова.
– Без вопросов и давай живее, если что, нам сказали, можно с тобой не церемониться.
Загорается тусклый свет лампы на прикроватной тумбочке, мужчин двое, лица смутно знакомы. Мне на колени из пакета вытряхивают вещи: спортивный костюм, носки, шапка, куртка, на пол с грохотом падают зимние ботинки.
Где вообще охрана? Господи, да о чем это я? Какая охрана? Если это люди Никифорова, а это сто процентов, они могут войти куда угодно. И почему я решила, что за три дня, которые я здесь нахожусь, обо мне все забыли? Костя никогда и ничего и ни о ком не забывает.
– Ты оглохла? Мне блять еще раз повторить?
– Нет, отвали от меня и не трогай больше! Совсем охренел?
Отталкиваю от себя его руки, убирая волосы с лица, начинаю одеваться, натягиваю прямо поверх пижамы то, что мне принесли. Мужчины смотрят и молчат, а когда, зашнуровав ботинки и надев куртку, смотрю на них, лишь указывают на дверь.
И где вообще моя охрана, тот молчаливый мужик, что приглядывал за мной эти дни? Где Гектор, который обещал помочь?
Да, все правильно, нам нужно с Костей поговорить, иначе это не закончится никогда. Я буду убегать, меня будет ловить. Его болезненная, даже одержимая привязанность ко мне никак не может быть любовью. Любовь – она другая, я теперь знаю точно.
Вышли из клиники, не встретив ни одного человека, первый раз за эти дни вдохнула свежего морозного воздуха и зажмурилась. Черный внедорожник стоит, распахнув двери, мои сопровождающие лишь подтолкнули меня внутрь.
– И давай без глупостей, нам велено довезти тебя, а уж в каком виде – неважно. Но твое счастье, мы хотим только похмелиться, а не трахаться.
Самый разговорчивый сплюнул под ноги, достал бутылку минералки и стал жадно пить.
Можно было бежать, но как далеко я убегу от двух здоровых мужиков зимой, ночью, да еще и беременная? Я шаг боюсь сделать неверный, чтобы что-то не случилось, могу упасть, навредить ребенку, Тихон мне не простит. Думаю о нем постоянно, он как та ниточка, что связывает меня с нормальным миром, в котором могут быть простые человеческие отношения, в которые я все еще верю. Хотя где тот нормальный мир – и где я?
Мы были вместе всего несколько недель, но этого хватило для того, чтоб понять, как я его люблю, чтоб привязаться хотя, совсем для этого было не время.
Забившись в угол на заднем сиденье, смотрела в окно, проехали город с его новогодними огнями и разноцветными гирляндами, дороги пустые, люди все еще празднуют.
Ехали долго, мои сопровождающие молчали, запах перегара и сигаретного дыма вызывал тошноту, а неизвестность пугала еще больше. Последнее время во мне лишь одно смятение и боль, она так прижилась, что уже стала неотъемлемой частью меня. Я вглядывалась в дорогу и дома, пытаясь запомнить, где мы едем, и увидеть знакомые места, но за городом это стало труднее.
– Приехали, выходи.
За массивными воротами был участок, убранный снег, ровные сугробы, в кирпичном доме горели лишь два окна.
– Толян, уведи ее в подвал, шеф сказал, приедет утром.
– Подвал? Вы совсем охренели? Я вам что, террористка какая? Я могла и в городе сбежать от вас, но приехала сама, поговорить.
– Да нам плевать, шевелись, а то ребята скоро проснутся и захотят трахаться. А трех голодных до бабы мужиков с похмелья я угомонить не смогу.
– А где Гектор?
– Кто? Гектор? Этот вопрос не ко мне. Давай пошли, башка болит.
Да, лучше уж в подвал, чем встреча с обитателями местного дома, все повторяется снова, не жизнь, а какой-то замкнутый круг. Прошли по коридорам, повсюду бардак, лестница вниз, а потом за мной закрывается дверь, я остаюсь одна.
Не так все и печально, нет мокрого бетонного пола, вони, бегающих под ногами крыс. Сухо, немного прохладно, единственная лампочка над дверью, панцирная койка с тонким матрасом, на полу бутылка минералки. Знать бы, сколько сейчас времени, и что вообще будет дальше.
Сажусь, а потом ложусь на койку, поджав под себя ноги, кладу руку на живот, его еще совсем нет, а я знаю, что не одна. Я так хочу, чтоб с малышом ничего не случилось, больше всего этого боюсь, а для этого нужно мне самой быть сильной.
Проснулась резко, как от удара. Тяжелый взгляд мужчины, что сидел напротив меня, оседлав стул, уничтожал и давил. Костя так умеет – одним взглядом показывать на твое место и сколько еще осталось жить.