Так что, оказывается, я ещё не кто иной, как потенциальная Антонина. А это совсем иная жизненная история.
Но стала я именно Надеждой, замкнув собой троицу, весьма почитаемую у православных.
Имечко же, согласно толкованию людей сведущих, не предвещающее своей носительнице лёгкой жизни и безмятежного будущего (если всё отлично, к чему надежды?), но в порядке компенсации щедро дарующее мужскую твёрдость, целеустремлённость, трудолюбие, стремление к справедливости и так далее и тому подобное. Ещё, само собой, надёжность: имя-то обязывает! Тут пора и становиться: ведь получается, что сам себя нахваливаешь. А Надежды этим обычно не страдают.
Но как быть со склонностью к авантюрам? И возможно ли её сочетание с природной рассудительностью Надежд и их тягой к анализу?
При слове «авантюрист» у нас сразу припоминают мошенников да проходимцев, забывая, что слово «авантюра» родом из французского и означает «приключение», «похождение». Кто же в молодые годы о них не мечтает, причём не книжных, а настоящих, жизненных?
А авантюризм – это, между прочим, вовсе не порок, а ценное человеческое качество, которое невозможно наработать всей своей жизнью. Не будь его, Колумб не вознамерился бы отыскать Америку, а посиживал бы дома. А Миклухо-Маклай, вместо жизни с папуасами Новой Гвинеи, предпочёл бы для исследований что-то поближе и с меньшей угрозой для жизни. И, как утверждают восточные мудрецы, либо авантюризм даётся тебе при рождении, либо нет. А наработать его невозможно. И я не склонна с ними спорить: напрасная трата времени. Да и чем, в конце концов, плох авантюризм, если это способность рискнуть, подчиняясь непонятному для других внутреннему зову? Пойти туда, куда нет дороги, и оставить там свой след? Наверное, и во мне это отчасти было. Так что спасибо вам за имя, дорогие родители!
И всё-таки порой интересно: живёт ли во мне, проявляясь какими-то своими неповторимыми чертами, таинственная женщина по имени Антонина? И какая она, эта Тоня?
А толкование имени, оказывается, неоднозначно. С одной стороны, от греческого «антао» – «вступающая в бой», «противостоящая», «достойная похвалы». С другой – от «антос», что означает «цветок». Пойди разберись в таком смысловом разбросе!
А попытка объединения всех смыслов рождает превосходнейший парадокс: «цветок, вступающий в бой»! Соглашусь и с этим сочетанием несочетаемого: если молодость подобна цветку, а жизненные испытания – бою, то, безусловно, без труда отыщешь сходство и здесь.
Несущие свет
Мои родители, как и большинство живущих, не предавались философским рассуждениям о смысле и назначении жизни. Это выглядело бы даже смешно, если бы вдруг на них нашла такая блажь. На сакраментальный, для кого-то трудноразрешимый вопрос: «Быть или не быть?» – они с ходу дали бы ответ: «Конечно, быть! Что за дурацкий вопрос!» И снова погрузились бы с головой во всевозможные труды, заботы и тяготы повседневной жизни. Это были великие труженики, люди дела, которым и дела не было до наставления Саади.
Однако всё же смею предположить, что на вопрос: «Как надо прожить жизнь?» – мать, ни на секунду не задумываясь, ответила бы: «Ярко!» Это в её духе! Непременно ярко, шумно, в беспрерывном общении с людьми и обязательно в движении. Есть люди, которым не сидится на месте, к числу которых, без сомнения, относилась и она.
Даже зловещую женщину в белом, появление которой своей неотвратимостью страшит любого человека, она мужественно встретит не в домашней обстановке, а в пути. Как жила на скорости, в дороге, так и ушла… Вся её жизнь – это движение. Непрерывное, до последней секунды…
Любя бесконечные странствия, мать бесконечно любила и людей. Любила и жалела не за что-то, а просто за то, что тоже человек. Бесконечно уважала за честность и трудолюбие. Любому случайному свидетелю её заинтересованного общения могло показаться, что оживлённо беседующие – родственники или закадычные друзья. А ими могли быть абсолютно незнакомые люди.
А отец, полная её противоположность, ответил бы: «Незаметно!» Он всегда предпочитал внутреннюю жизнь внешней, по-настоящему открываясь только самым близким. Немногие могут похвастаться, что знали его по-настоящему. В душе он так и остался поэтом. А о том, что он в молодости им был, узнали мы, отыскав пожелтевшие листочки на чердаке бабушкиного дома.
Потом страсть к сочинительству отпустила, но не интерес к чтению и поискам интересного собеседника. И если с первым всё обстояло благополучно (новые книги в доме не переводились), то со вторым дело обстояло гораздо хуже. Почти всегда это оборачивалось разочарованием. Нечасто встречались ему люди, в той же мере разделявшие его интересы: так же страстно увлечённые русской классикой, мировой историей и географией. Мать хранила в памяти судьбы людей, отец – мировую историю от древности и до наших дней.