– Ты забыл, что речь сейчас не обо мне.
Рори округляет глаза, но ничего не говорит.
– И я никогда не обманывал учителей в школе. Вот представь себе: в один прекрасный день разразится зомби-апокалипсис. Ты спасешься, но окажешься на острове, и тебе придется там создавать совершенно новую цивилизацию, выращивать растения. Как ты думаешь, знание процессов фотосинтеза пригодятся тебе тогда?
– Я ценю твои усилия, па. А уж про зомби-апокалипсис и все прочее ты вообще классно загнул, но все же я поберегу твое время, – Рори вытаскивает что-то из своего кармана и кладет передо мной.
При виде сверкающего синего стекла у меня отвисает челюсть. Это одна из сережек Петры.
– У Дженны уши еще не проколоты, – замечает Рори. – А мама никогда не стала бы носить такую вульгарную дешевку.
Сын прав. Миллисент носит серьги с бриллиантами. Настоящими бриллиантами, а не стекляшками.
– Ну что? Похоже, тебе нечего сказать? – спрашивает Рори.
Два-два. Я действительно не знаю, что сказать.
– Не переживай. Дженна не знает о твоей цыпочке на стороне, – на лицо Рори возвращается самодовольная ухмылка. – Пока не знает…
Мне требуется секунда, чтобы понять: мой сын, вооружившись уликой, пытается меня шантажировать.
Я впечатлен умом Рори. И обескуражен, потому что не хочу, чтобы мои дети росли, считая отца грязным обманщиком. Это последнее, чего бы я желал для своих детей, особенно для дочери. И это то, чего все специалисты-психологи советуют настоятельно избегать, чтобы это не отразилось на ее взаимоотношениях с мужчинами впоследствии. (Я смотрю дневные телепередачи.)
Дженна не должна ничего знать, она не должна даже заподозрить того, что Рори считает правдой. Все, что угодно, только не это!
Я поворачиваюсь к сыну:
– Чего ты хочешь?
– Новую игру «Кровавый ад».
– Мама запретила тебе играть в такие игры.
– Я помню.
Если я не соглашусь, Рори скажет Дженне, что я изменяю их матери. Он обязательно выполнит свою угрозу.
А если я соглашусь, то мой сын в четырнадцать лет превратится в успешного шантажиста! Мне следовало это предвидеть, следовало разгадать его наклонности еще в тот день, когда Рори родился. Он дышал поначалу так тихо, что все подумали, будто он умер. А когда, наконец, закричал, то сделал это так громко, что у меня зазвенело в ушах.
А может, мне следовало об этом догадаться в тот день, когда на свет появилась его сестра? И Рори испустил не менее громкий крик – не потому, что обрадовался новорожденной, а потому, что хотел попенять нам на недостаток внимания к его персоне.
А затем был еще один показательный случай. Дженна и Рори ходили вместе выпрашивать сладости на Хэллоуин, и Рори убедил сестру, что все шоколадные батончики отравлены психом из нашего местного супермаркета. Псих был здоровенным детиной, нежным и ласковым как хомячок. Но детей он пугал, даже не пытаясь этого делать. Дженна поверила брату на слово и выбросила все «отравленные» сладости. Мы с Миллисент узнали об этом только после того, как Дженну с неделю промучили ночные кошмары, и мы нашли в комнате Рори кучу оберток от шоколадных батончиков.
И вот теперь, шантажируемый своим собственным сыном, я могу оглянуться назад и сказать: мне следовало предвидеть, что он на такое пойдет. Но ведь до этого момента у меня не было поводов рыться в прошлом.
– Ответь мне на один вопрос, – говорю я Рори.
– Ладно.
– Как давно тебе об этом известно? – я старательно избегаю слово «обман». Как будто это имеет значение.
– Несколько месяцев. Первый раз я пошел в гараж рано утром – взять свой футбольный мяч. Твоей машины там не было. После этого я начал обращать внимание на твои отлучки.
Я кивнул:
– Завтра я куплю тебе игру. Только постарайся, чтобы она не попала на глаза матери.
– Да уж постараюсь. А ты постарайся не попадаться ей на глаза, прокрадываясь назад от своей цыпочки.
– Я больше не буду отлучаться из дома.
Рори с насмешливой улыбкой берет сережку и убирает ее в свой карман. Он мне не верит. Но он достаточно умен, чтобы промолчать, когда он в выигрыше.
Мне следовало бы рассказать о нашем сыне Миллисент. Я подумываю об этом во время ужина, пока Дженна изо всех сил старается подшутить над Рори без последствий для себя. Я подумываю об этом после ужина, когда Миллисент отбирает у Рори телефон на ночь. И я думаю об этом даже тогда, когда мы с женой остаемся вдвоем в нашей спальне и занимаемся тем, чем привыкли заниматься по ночам. Мне следовало бы рассказать жене о том, на что способен наш сын. Но я этого не делаю.
Не делаю только потому, что мой рассказ породит у Миллисент много вопросов, а ответить я могу лишь на некоторые из них.