Так вот, в общаге Виредалиса в эти минуты, по моим расчетам, творилось светопреставление. Вчера мы, надев Скрыт-медальон, пробрались в их уютный флигель и, пока они дрыхли, распихали по всем углам Взрыв-дерьмо. Это такие штуки, которые лопаются и орошают все вокруг смердящей жижей. Они должны были сработать с периодичностью в пять минут. Около часа трах-та-ра-раха и общага в дерьме гарантированы.
Разумовская и Селиверстов ворвались в общежитие Виредалиса взрыве на пятом, под конец подтянулись Залесский, пришедший, вероятно, поглазеть, и Тропинина, почуявшая запах своего любимого удобрения.
Нас, само собой, поймали. Да мы особо и не скрывались, потому что в нашей поимке была вся соль гениального плана Псаря. Торчали в холле почти час, чтобы уж точно попасться на глаза разъяренной Юстине, хотя за это время можно было не только смотаться в Высоты, но и уехать в Новосиб, никто бы не заметил.
— Профессор! Профессор Разумовская, — тонким голосом проговорила Наташка, та самая, с которой я гулял пару раз в прошлом году. — Смотрите!
Со всех лиц студентов Виредалиса разом сползли улыбки. Эти козлы рассчитывали на прилюдную казнь как минимум, а получили цирк с единорогами.
— Что вы имеете в виду, Логинова?
— Вы не вычитаете у них очки, а…
— Юстина Константиновна, Наташа права, — спокойно перебил Громов, брезгливо подергивая носом. Мне иногда кажется, что его не способен вывести из себя даже проигрыш их сборной в финальном матче. — Баллы прибавляются.
— Смотрите, профессор, — Пашков указал на огромный экран с рейтингом факультетов. — Минус два балла Флавальеху за нерасторопность старост.
Старосты выпучили глаза. Кажется, кого-то вечером ждут разборки.
Рейтинг Флавальеха стал больше на два очка.
— Сергей Андреевич? — растерялась Юстина.
— Юстина Константиновна? — в той же манере протянул Селиверстов и сложил на груди руки.
А экран мы еще вчера заговорили. Проще простого.
— Как вы это сделали? — прошипел дурно воняющий навозом Меркулов, наклонившись ко мне и от удивления забыв, что мы с ним терпеть друг друга не можем.
— Да очень просто, — я прищелкнул пальцами перед самым его носом. — Элементарное заклятие Путаницы. — Я ухмыльнулся и подмигнул. Его дурацкий вид поднимал настроение. — Ну-ка, Сева, штрафани меня.
— Минус десять очков с Рубербосха за…
— Ну-у?
— За то, что…
— Блин, Свиззаровский, нашел проблему. Эй, Пашков, у тебя член маленький, у меня большой палец толще! — Тот вытаращился на меня, будто это я в дерьме стоял, а не Меркулов. Разумовская с Селиверстовом так увлеклись задачкой, что пропустили реплику мимо ушей. — Давай, Сева, штрафуй за оскорбление старосты.
— Минус десять очков Рубербосху за оскорбление старосты.
Цифры на доске сменились, и я, не сдержавшись, вскинул кулак.
— Да!
Все-таки не зря Свиззаровский учится на Каэрмунке. Туда особо тупых не берут.
***
Понедельник день тяжелый. Разумовская обожралась белены за завтраком, завелась еще до того, как мы зашли в кабинет, и устроила зачет.
— Тема «Трансформация человека», — она мстительно взмахнула палочкой, мел взвился и начал скрежетать по доске. — Исаев и Чернорецкий сели по разным партам, Елизарова и Чумакова тоже, Зорин и Меркулов, Свиридова отсела от… не вижу движения, — с поразительным спокойствием рявкнула Юстина, заметив, что мы смотрим на нее… да, угадали, как на говно.
— Свободных парт нет, профессор, — снисходительно пояснил Гордей. На последних столах был свален разный хлам, судя по всему, Разумовская в запале решила снести на свалку половину своего кабинета.
— Поменяйтесь местами с однокурсниками, Чернорецкий, — Юстина вернула нам взгляд в двойном размере, и Псарь, скорчив кислую морду, взялся за свое шмотье, пересел на место, которое только что освободила Елизарова. Сама Елизарова досталась в пару Харе, Меркулов остался один, а со мной за партой оказалась Свиридова.
Эта пташка сохла по мне уже года два. Так-то она была нормальная, клювом не щелкала, схватывала все налету, и сиськи у нее были славные, но, как говорил Псарь, превращалась в бессловесную вагину, когда приближалась ко мне. Даже странно, что у меня на нее не стоял.
— Привет, — я потянулся и нарочито медленно положил руку на спинку ее стула.
Мне нравилось наблюдать, как она краснеет и лопочет что-то невнятное.
Псарь как-то сказал, что даже я не выгляжу настолько по-идиотски при виде Елизаровой.
— Привет, — Диана поерзала на стуле и затеребила волосы. Эх, не сдаст девка зачет.
Она кашлянула и подтянула к себе тетрадь. Разумовская, применив Отвращающие чары, раздала задания, засекла время и всем своим видом обозвала неудачниками.
Вопросы были смехотворно легкими, я нацарапал ответ минут за пятнадцать, а затем еще двадцать валялся на парте и показывал Псарю, чем ему лучше заняться с Чумаковой вместо зачета.
Свиридова пыхтела над своим листком, как домовенок над кастрюлями, грызла ногти и кусала губу.
— Как у тебя дела? Все задания сделала? — я от нечего делать наклонился к ней и прошептал на ухо: — Помочь?
Диана ржачно покраснела, но довольно твердо ответила шепотом:
— Четвертый вопрос, — и подвинула свой бланк, так, чтобы Разумовская не видела.
— Пф, делов-то.
Я накарябал нужную формулу и вернул ей листок.
— Спасибо. — Свиридова накрыла мою руку, типа намекая, но я прикинулся, что не понял.
Ситуацию спасла Разумовская:
— Минус десять очков Рубербосху, Исаев. Благотворительность на моих семинарах не приветствуется, а занятия с отстающими проводите во внеучебное время.
Надо же, запомнила. Может, ну ее, эту разницу в возрасте? Хотя взгляды на превращение совы в бинокль у нас все-таки разные. А на трансформацию людей и животных — так вообще туши свет.
От Дианы я отвязался, только спустившись в царство Залесского: после звонка она задавала мне какие-то тупые вопросы, половина из которых не имела никакого отношения к трансформагии, а после попыталась напроситься «в гости».
— В какие «гости»? — я едва удержался, чтобы показательно не покрутить пальцем у виска. — Мы в одном кампусе обитаем. Ты чего, Свиридова? Голова не болит? Или у тебя месячные?
— Месячные не влияют на деятельность мозга, — вставил Хьюстон. — Зато могут вызывать кратковременные нарушения психического равновесия, — продолжал он, пока Псарь беззвучно хохотал, а Прогноз — хихикал вслух.
— Пр-р-ридурок, — протарахтела Диана, вылупившись на Ромчика, и сказала мне: — Как хочешь, — она дернула плечом и все же решила пояснить очевидное: — У нас разные спальни вообще-то, если ты такой непонятливый.
И ушла, взметнув волосами. Сиськи возмущенно покачивались в такт шагам.
Псарь ржал надо мной до самых подземелий, мол, меня уже в коридорах отлавливают, чтобы отсосать. Не сказать, чтобы это мне льстило. Но для поддержания тонуса…
Внизу уже подпирали стены Меркулов с дружками и Чумакова с подружками. Эти двое не могли смотреть друг на друга без пакетика под рукой, потому что, по их словам, постоянно блевали от омерзения.
— Эй, Чумакова, — голос Ветроградова гулко прозвучал под низкими сводами, — почем берешь за час?
— У тебя столько нет, — брезгливо отозвалась та, поправив сумку на плече, и вновь повернулась к девчонкам. Такие вопросы задавались постоянно и давно перестали быть провокационными.
— А мы скинемся, — хохотнул Меркулов под одобрительное жужжание своей своры. — Придется всем тогда давать, а?
— Спроси, может, остальные дешевле? — подхватил Ветроградов, из кожи вон лезший, чтобы угодить дружку.
— Можно подумать, вам своих шалав не хватает. — Я глядел не на них, а на Псаря, стараясь уловить его настроение. В конце концов, губа до сих пор болела.
— Ну кто ж виноват, что все давалки попали на Рубербосх. Наверное, на вступительных испытаниях есть специальный вопрос, который определяет, давала ли девка в жопу. Слыхали, парни, телок распределяют по факультетам не как нас.