— Да летай ты хоть на ковре-самолете, лишь бы голы забивал, — я раздраженно обернулся и с неприязнью посмотрел на него. Баженов был темноволосый, чуть выше меня, чуть шире в плечах, но он и старше на полтора года. Помнится, я и выбрал-то именно его из нескольких претендентов-середняков, потому что мы чем-то похожи внешне. — Но ты же через раз забиваешь.
— Не хочешь видеть меня в команде? — он странновато ухмыльнулся, будто имел в виду нечто не относящееся к крылатлону никаким боком.
— Тебе пора, Бакурин.
А сам подумал, что надо бы успеть помыться до того, как Елизарова придет. Если придет. Да конечно, придет. Время поджимало, потом воняло на всю раздевалку.
— Да ну?
Я уже хотел напомнить, кто здесь капитан, но тут дверь скрипнула, и в проеме мелькнула тень. Я ругнулся сквозь зубы и мельком взглянул на часы — пятнадцать минут одиннадцатого. Елизарова увидела, что я не один, и встала как вкопанная, явно колебалась.
— Елизарова… проходи, Бакурин уже уходит.
Но она помотала головой и, не глядя ни на него, ни на меня, проговорила:
— М-м, нет, лучше я пойду, я, наверное, не вовремя.
— Елизарова, брось, Бакурин уже…
Но Елизаровой уже след простыл. Я ругнулся громче.
— Она к тебе приходила? — спросил Бакурин, запихивая налокотники под мышку.
— Ну не к тебе же.
Жажда достать палочку и снести ему полчерепа вытеснила из башки все остальные мысли. Ну, кроме, смеси удовлетворения и разочарования.
— Я приглашал ее посмотреть на тренировку. Как только расправится с домашним заданием. — И он вышел.
А Елизарова все-таки пришла.
Я улыбнулся в пустоту, несмотря на паршивое чувство, что меня где-то обманули, взял уздечку для своего Белокрыла и шагнул к двери.
***
— Елизарова! Елизарова, погоди.
После завтрака я догнал ее в коридоре и схватил за рукав. Она обреченно вздохнула и скрестила руки на груди. Мы стояли посреди коридора, в толпе, нас то и дело толкали и пихали. Елизарова просто смотрела на меня, я тупил.
— Исаев, давай быстрее, мне нужно к Залесскому.
— Погоди. Вчера… почему ты ушла? Нет, стой, ты приходила ко мне, правильно? Не к Бакурину?
— Уже неважно.
— Важно, Елизарова. Ты приходила ко мне. — Я как будто убеждал ее, хотя сам знал точно. — Так почему ты ушла?
Елизарова уставилась на меня такими глазами, будто я ни с того, ни с сего перекрасился в блондина, и невпопад спросила:
— Исаев, я красивая?
Я с трудом заставил себя помедлить для приличия. Главное — не ответить очевидное слишком быстро.
— Да, — сделал вид, что для меня это ровным счетом ничего не значит.
— Я знаю, — самодовольно хмыкнула Елизарова, и я опять почувствовал себя говном. — И я знаю, чего ты от меня хочешь. Чего вы все от меня хотите.
— Все? Что значит «все»?
Елизарова закусила губу и снова вздохнула:
— То и значит, надоели все эти намеки. Иногда такое ощущение, что о моих трусах или их отсутствии скоро напишут в «Чародейском Вестнике».
— Но вчера ты пришла сама! — я почти не слушал ее лепет, который казался ненужным мусором. — Сама. Могла бы не приходить, но пришла.
Вот чего мне никогда не понять. Ее действия сильно расходились со словами.
Елизарова промолчала. Я подступил к ней вплотную, толпа понемногу редела, все расходились по кабинетам.
— Так или нет? — с нажимом проговорил я.
— Ты ведь не сказал, зачем звал, — ехидно сказала Елизарова, — может быть, я пришла из любопытства.
— А ты не догадалась, — я прищурился и заметил, что мы остались одни. — Что значит твое «все», Елизарова? Кто-то из уродцев тянет в тебе лапы? Почему ты молчишь? Давно сказала бы, и я…
— Ветроградов и Нестеренко лезут, — она пожала плечами, — считают, что приблудные только и годятся, чтобы их трахать.
Мне стало жарко, кровь ударила в голову. Нестеренко был капитаном сборной Виредалиса и моим давним врагом. Я заставил себя оставаться на месте, а не бежать отрывать им яйца. Елизарова невесело усмехнулась и добавила:
— Ветроградов сказал, что нас специально делают красивыми, чтобы не слишком противно было.
Проглотив идиотский вопрос «кто делает?», я обхватил ее за пояс.
— Тихо. Подожди.
Я склонился к ее рту. Елизарова не сопротивлялась.
— Я не буду лезть, обещаю.
И, вспомнив все эти слюнявые поцелуи со Светкой, которые так нравятся пташкам, прижался к губам Елизаровой. Полностью повторить все приторные сюси-пуси не смог, конечно, но постарался. Елизарова расслабилась и даже как-то обмякла, пока я ее обнимал.
— Елизарова. — Я дождался, когда она поднимет взгляд, и выпалил: — А тебе не приходило в голову, что будь у тебя кто-то… ну типа постоянный парень, то они бы придержали коней, а?
— То есть ты думаешь, лучше спать с каким-нибудь одним из них…
— Да почему из них! — я готов был биться башкой об стену от тупости Елизаровой. — С кем-нибудь. Просто с кем-нибудь одним.
— Например, с тобой.
Мне понравилась мысль о том, чтобы вставлять Елизаровой всякий раз, когда нет семинара, или перед завтраком, или после отбоя, где-нибудь в темном коридоре, или ночью, прикрывшись заклятиями, или… в общем, постоянно. Дальше появились мысли о ее мокрых трусах и горячих сиськах, а потом — о Ветроградове и о том, как недалеко я от него, оказывается, ушел.
Я посмотрел Елизаровой в глаза, сделал безразличное лицо и честно ответил:
— Если ты хочешь.
Глава 10
Итак, я намекнул Елизаровой, что мы можем встречаться. Если она захочет. Да любая девчонка описалась бы от такой шикарной перспективы. Но не Елизарова. Конечно, не Елизарова. Я для нее пустое место.
Она глубоко вздохнула и, поправив галстук, выдала:
— Я опаздываю к Залесскому.
И свалила, оставив меня посреди коридора одного.
Я никогда не пойму телок.
— Дурак ты, Эмиссар, — Хьюстон с жалостью позырил на меня, когда я закончил пересказывать ему разговор с Елизаровой, и продолжил уплетать луковый суп.
Да я и сам допер, что дал маху. Надо было пригласить Елизарову пройтись там, встретиться после лекций, а я почти прямым текстом предложил трахаться по вечерам и вместо обеда.
На боевой магии много писали о Тяжких заклятиях, хотя, на мой взгляд, там нечего писать, поэтому я накарябал ответ кое-как и все оставшееся время сочинял про себя речь, которая могла бы исправить положение с Елизаровой.
Она, к слову, тоже расправилась с работой быстро, а теперь красила губы и плела из волос неведомую херню, пока Шереметьев увлеченно читал «Вестник».
— Исаев, вы все сделали?
— Да, Станислав Юрьевич.
Шереметьев призвал мою тетрадь при помощи Притягивающих чар.
— Немного же вы знаете о Тяжких заклятиях.
— Я просто считаю, что нет смысла писать о заклятиях, которым невозможно противодействовать.
— А что, по вашему мнению, стоит делать?
— Практиковаться. Все эти бумажки не помогут нам в настоящем сражении. Вы читаете сегодняшний «Вестник», верно, профессор? Значит, уже знаете о вчерашнем нападении Ведъютантов на «Полный стакан»?
В баре «Полный стакан» чародеи всегда собирались толпами.
По кабинету пробежал шумок, Маслова смахнула со стола карандаш и взвизгнула, а я продолжал:
— Окажись вчера любой из нас там, шестистраничное сочинение о Пыточных чарах вряд ли спасло бы от боли.
Шереметьев покраснел, потому что я сказал правду. Девчонки побросали карандаши и пялились то на меня, то на него.
— Выходит, вы, Исаев, ринетесь в бой, не владея теорией? И как же будете защищаться, позвольте узнать? Топтать противников верхом на пегасе?
Я оценил сарказм и даже не стал злиться.
— Я знаю… многое, — расплывчато и небрежно отозвался я. — Смогу за себя постоять.
Шереметьев выпустил пар и, назначив вечернее наказание за хамство, нашел новую жертву:
— Елизарова, вы тоже закончили, раз нашли время полюбоваться собой? Не думаю, что эти милые женские безделушки имеют отношение к боевой магии. С Исаевым все ясно, а вы что скажете?