Рома приподнял брови и с явным нехорошим предчувствием пояснил:
— Чары, наложенные на лестницы, распознают, грубо говоря, наличие отдельных частей тела…
— Наличие члена, — догадался Псарь.
— Ага. И блокируют лестницу, если член есть.
По этой причине ни один из парней не мог пробраться в девичьи комнаты.
— То есть если у меня не будет члена, чары меня пропустят? — я уже чуял любимый вкус безобразного беззакония.
— Эмиссар, это оно. А мы — долбанные лузеры! — Гордей вытащил сигареты, забыв, что мы в общей комнате.
— Мы были долбанными лузерами.
Рома слабо улыбнулся и передернул плечами.
— Найдется для меня чуток эликсира, а, Прогноз? — я обнял Леху за плечи и подумал, где бы достать девчачьих волос.
***
На эликсирике я ненавязчиво уточнил у Залесского, какую дозу Перевертыш-эликсира необходимо принять, чтобы оно подействовало на человека моего веса и телосложения. Богдан удивился моей небывалой жажде знаний, но я соврал, что помогаю младшим разобраться в сложной, но увлекательной науке приготовления зелий. Он чуть не прослезился. Подобное умиление у него вызывала, на моей памяти, только Елизарова курса до второго. Потом умиление прошло, и на смену ему явилось неприкрытое восхищение.
— Прогно-о-оз?
— Я принес, — засуетился Леха, который имел тайники практически во всех туалетах Виридара. — Но здесь мало, хватит только на одного.
— Ну, значит, Эмиссар, как изобретатель идеи, будет первоиспытателем, — Псарь со всей дури хлопнул меня по спине, а сам, зуб даю, уже потирал лапы, предвкушал поглядеть на то, как лестница пошлет меня нахуй.
— Завали. Дай закурить, — мы проходили мимо туалета, очень кстати.
— Прикинь, Эмиссар, если Прогноз напортачил с Перевертышем, ты навсегда останешься девкой и всю оставшуюся жизнь будешь прозябать без хуя. Зато с сиськами. Можно будет лапать себя и дрочить. — Гордей театрально помял свои воображаемые сиськи и томно раззявил пасть.
— И у нас в комнате наконец-то поселится девочка, — добавил Хьюстон, — мечтал об этом с первого курса.
Я не допер, шутит он или всерьез хочет лишить нас возможности ходить по спальне в трусах.
Всю трансформагию мы прикидывали, когда лучше провернуть дело, и пришли к выводу, что самое подходящее время — после обеда, перед вечерними занятиями, когда в общаге остаются только несколько человек с четвертого и пятого курсов. Ради такого случая мы даже решили прогулять латынь, во второй раз за три недели. В любом случае, чем меньше свидетелей, тем лучше: если все получится, нельзя, чтобы девчонки что-либо заподозрили, ну а если лестница меня скинет, очередная провальная попытка не станет всеобщим посмешищем.
За обедом мы запихали в себя какой-то еды, не особо распознавая, что именно жрем (Хьюстон даже пытался сожрать подставку для салфеток, приняв ее за куриную ножку), и свалили в чулан на первом этаже. Очень удобный чулан, заброшенный, недавно мы трахались там с Дубравиной.
Я достал из кармана платок, в который заботливо уложил волос Чумаковой, добытый на эликсирике. Длинный светлый волос с шипением растворился в густом грязновато-сером зелье и окрасил его в мутно-оранжевый цвет, как у сгнившего апельсина.
— Смотри не трахни меня по ошибке, — строго погрозил я Хьюстону пальцем и залпом опрокинул в себя всю порцию.
— Если что — кричи и зови на помощь, — на полном серьезе посоветовал тот и отступил от меня на шаг.
Кишки скрутило, как будто я выхлестал три бутылки виски. Я чуял, как ноги становятся короче, волосы длиннее, плечи уже, руки тоньше. Между ног больно стрельнуло, и я испугался, что член просто-напросто отвалился, но на самом деле, он вместе с яйцами втянулся в промежность. Самое мерзкое ощущение из всех, какие я когда-либо испытывал. Когда превращение почти завершилось, неведомая сила потянула меня за соски, и в одночасье я заимел отличные сиськи.
— Зашибись, — прокомментировал Псарь, разглядывая меня. — С двух шагов не отличишь.
— Ну как? — рубашка болталась на мне, ботинки оказались вдвое больше ног.
— Переодевайся, — гадко оскалился Гордей.
— Бля, я чувствую себя гномом, — пожаловался я, скидывая тряпки.
— Всегда хотел посмотреть на Челси в мужских трусах, — задумчиво протянул Хьюстон, и я опять не понял, издевается он или реально изврат.
— Медальон, Прогноз, — напялив платье, позаимствованное из прачечной, я вытянул руку, и Прогноз, шутливо поклонившись, подал мне Скрыт-медальон. — Все запомнили? Сидите в общаге и рассказываете всем, что я у Разумовской.
— Иди уже, — кивнул Псарь, показавшийся мне огромным. — Или дай я тебя полапаю, — он вроде как рванул ко мне, но передумал: — А, не, что-то не хочется, я же знаю, что там ты.
— Бля, мне не хватает моего хера, а сиськи, наоборот, мешают. Слышите, парни, они весят тонну, я не вру. И прыгают туда-сюда, когда я иду. Вот бля.
— Соберись, — заржал Гордей. — Не знаю, как вы, а я, превратившись в пташку, первым делом подрочу. Всегда хотел узнать, какие у них ощущения.
— Эмиссар, ты идешь как парень, — заметил Рома.
— Потому что я парень.
— Сейчас ты не парень, сейчас ты почти гермафродит.
Я не стал уточнять, что он имел в виду.
В общаге толкались с десяток человек, когда мы пришли. Псарь, Хьюстон и Прогноз уселись у камина, а я вдохнул поглубже и шагнул на первую ступеньку. Обычно лестница сбрасывала на шестой.
Вторая, третья. Я заволновался. Четвертая, пятая. Чуть вспотел. Парни внизу затаили дыхание. Шестая. Седьмая.
Никакой реакции. Меня приняли за своего. За свою, кхм. Чертовски необычное чувство.
Я оглянулся, зная, что меня не видно, и все равно показал фак. Всем и сразу. В принципе уже можно было спускаться, но впереди целый час действия эликсира, жалко тратить его впустую.
Спальни в женском крыле были расположены точно так же, как у нас. Комната четвертого курса оказалась предпоследней. Я прислонился к стене и стал дожидаться, пока пташки вернутся. Конечно, я не исключал, что Елизарова отправится по своим делам старосты, а Чумакова на собрание клуба по ворожбе, но все же рассчитывал, что мне повезет.
И мне повезло.
— …ой, да ладно, все познается в сравнении, — уверенно говорила Милена, заворачивая с лестницы в коридор. Чумакова молча улыбалась, Елизарова открыла дверь, и я проскользнул в спальню вслед за Златой. — Ты сама говорила, что когда-то была в восторге от этого красавчика, который окончил академию в прошлом году… как его звали… Миша? Макс?..
Я удобно устроился на стуле у входа, не опасаясь быть обнаруженным, потому что все четверо улеглись по кроватям.
— Я хочу забыть об этом, — буркнула Чумакова, с остервенением распуская бахрому полога. — Но ты в чем-то права, многие из парней кажутся сносными, пока не найдется кто-нибудь получше.
— Намекаешь на Соколова? — ехидно протянула Злата.
— А почему бы и не намекнуть, — хихикнула Елизарова, и я напрягся.
— Да я не намекаю. Я тебе прямо скажу, что Соколов это то, что нужно: ненавязчивый, аккуратный, симпатичный. И хер у него большой. Только ему не говори, что я так сказала.
— И не храпит, — Елизарова захихикала громче. Я уже придумал четыре способа уничтожить Хьюстона и сейчас размышлял еще над двумя.
— А ты откуда знаешь? — выпучила глаза Злата.
— Челси сама говорила.
Я расслабился.
— О да, это чуть ли не самый большой плюс. Ненавижу храп, — поморщилась Чумакова.
— Кто еще у нас есть? — Видимо, Маркова продолжала начатую за обедом тему. — Свиззаровский, Пашков… кстати, Ева, ты нравишься Пашкову, ты знаешь?
— Больше, чем хотелось бы, — скривившись, ответила Елизарова.
— Колосов! Да, это неплохой вариант, — раскатала губу Маслова. — Высокий, светленький…
— Он тупой. Ну, он правда тупой, девочки, кое-как наскреб баллы на Квалификации, хотя от учебников не отрывался, — безапелляционно заявила Челси, и я с ней мысленно согласился.