Елизарова удивленно уставилась на меня. Главный Наблюдатель тоже, снизу вверх.
— Вот такие девицы и оказываются потом в щекотливых ситуациях, — проворчал потный урод, и я с трудом сдержался, чтобы не проклясть его.
Урод быстро зашагал прочь, Елизарова, нахмурившись, смотрела ему вслед и теребила край юбки.
— Он тебя не знает, — грубо рубанул я, тоже провожая его взглядом. — Они там думают, что мы ебемся со всеми подряд. Что мы просто ебемся, потому что нечего делать.
— Разве нет?
Сейчас Елизарову почти полностью скрывала тень, только на лицо падал свет факела, и я с легкостью представил ее голой.
Мне тоже нравилось трогать Елизарову и ее сиськи.
Я вздохнул, пожевал губу и не стал отвечать.
***
Вместо флороведения нас выстроили в холле по курсам, каждый курс в две шеренги — парни и девчонки (Главный Наблюдатель настаивал на гендерном делении). В этой плотной, вразнобой дышащей толпе я стоял прямо за Елизаровой, сзади напирали пятикурсники, вперед мешали пройти младшие. Топтались как в тесной банке, задевали друг друга, а я даже не пытался сопротивляться. Я представил, что можно прижаться к спине Елизаровой под благовидным предлогом. Елизарова не смогла бы даже пикнуть, потому что Разумовская строго-настрого запретила издавать какие-либо звуки, и я спокойно водил бы ладонями по ее заднице. Она попыталась бы отпихнуть мои руки, но бороться слишком явно — вряд ли.
Короче, у меня опять стоял. Но после того, как Елизарова опустила меня в Главном зале, а я опустил ее, я дал себе слово терпеть и не дрочить на нее. В общем-то удавалось. Постарался подумать о чем-нибудь мерзком, например, о том, как выглядит без одежды Главный Наблюдатель, но даже это не помогло.
Тем временем (я даже испугался, что способен вызывать людей силой мысли) Наблюдатель явился в холл собственной персоной, в сопровождении помощницы. Та что-то насвистывала под нос, а мы даже не знали ее имени.
Псарь наклонился к Хьюстону, оба ухмыльнулись и подали мне знак, что потом расскажут.
— Вас собрали здесь затем, чтобы ознакомить с содержанием Приказа номер один Главного Наблюдателя господина Советника…
Так вот для чего нужна эта девчонка — зачитывать приказы высоким, визгливым голосом, от которого мог случиться запор.
В приказе говорилось, что «юношам и девушкам рекомендуется сохранять дистанцию», и даже указывалось, какую. Я прикинул. Получилась ровно такая дистанция, чтобы нельзя было дотянуться до пуговиц одежды друг друга.
— Да мы сейчас стоим ближе раз в пять, — возмутился Никита.
Мы с Гордеем, не произнеся больше ни слова, сговорились нарушать приказ как можно чаще.
На ужине сели между девчонками, а не рядом, как обычно, потом Псарь вызвался проводить до общаги Эмму и не вернулся, разумеется. Мы с Хьюстоном и Прогнозом покурили, затем корпели над Поводырем, дорисовывая недавно обнаруженный коридор, и после по зову желудков направились на кухню.
Вход, как ни странно, нам преградили Елизарова и Корсаков.
— Сюда нельзя, — заявил Корсаков, выпятив грудь.
— Это ты, что ли, нам запретишь? — На говно я смотрю гораздо более уважительно.
— Приказ номер два Главного Наблюдателя, Исаев, — перебила Елизарова, помахав листком с печатями. — С этого дня запрещено пребывание студентов в местах, где им быть не положено, например, в чуланах и пустых кабинетах. Кухня тоже относится к списку табу. Дежурство старост, по мнению, Наблюдателя, спасет кухню от набегов голодных варваров.
В общем, они нас не пустили, а сражаться (буквально) за кусок мы не собирались.
Зато я узнал, когда и по какому пути Елизарова пойдет назад в общагу.
— Елизарова. — Я, увидев ее спустя два часа, затушил сигарету о стенку и быстро пошел следом. Елизарова прибавила шаг. — Елизарова, остановись.
Она послушалась, но не повернулась. Я обошел ее и повторил:
— Елизарова. А где рыцарь Корсаков?
— У них практическая астрономия. Что ты хотел, Исаев, говори живее, до отбоя… — Елизарова взглянула на запястье, но я накрыл ее наручные часы ладонью и перебил:
— Уже нисколько, сейчас будет колокол.
И точно. Вдали гулко прокатилось низкое «Бу-у». Свечи, заколдованные определенным образом, начали гаснуть через одну.
— Ты же староста, Елизарова.
— Зато ты нет. — Она слабо дернула руку.
— Пф-ф, ну оштрафуй меня тогда — и продолжим.
— Говори.
— Говорить?
Я не знал, что еще ей говорить, чтобы она доперла. Я уже по-всякому пытался за эти недели. Я точно знал, что она приходила тогда в раздевалку ко мне.
Пусть не пиздит, что ей это не нужно.
— Говоришь, в чуланах и заброшенных кабинетах быть не положено, да?
— А ты разве собираешься подчиняться? — с жутким недоверием протянула Елизарова.
— А в коридорах можно?
Я не уверен, что мы с Елизаровой подразумевали под словом «можно» одно и то же. Елизарова, наверное, думала «находиться», а я как-то больше склонялся к «трахаться».
Она с подозрением изучала мое лицо.
Я опять хотел ее.
— Ты ведь хочешь. Хочешь заниматься сексом. Нужно позволить себе, — вкрадчиво прошептал я, задирая юбку и стягивая с нее трусы. Стянул до колен и оставил.
Елизарова дышала тяжелее обычного и жалась к стене.
— Я… позволяю.
Она на мгновение отвернулась, но бежать не пыталась. Я расстегнул ремень и сжал ее задницу.
— С кем? С этим козлом, что ли? С Бакуриным, который такой же рыцарь, как и Корсаков? Рыцари не трахают прекрасных дам, или я ошибся в нем?
— С еще каким козлом, да, — прошипела Елизарова и с силой провела по моей спине и ягодицам. Я почувствовал, как брюки слезли вместе с трусами, оставив жопу и член голыми.
Я стянул трусы до конца, приподнял ее бедро и кое-как пристроился к дырке, чуть присев.
Было жутко неудобно одновременно удерживать Елизарову (и при этом не расшибить ей затылок о стену) и самому стоять на ногах. А еще в коридор в любой момент мог ворваться какой-нибудь заблудший говнюк из перваков.
Елизарова почти повисла на мне. Я наслаждался не столько ощущениями, сколько тем, что она дала мне снова. Сама, я ведь и не просил толком.
— Не рассказывай Ване, — первым делом попросила Елизарова, когда мы закончили. — И вообще никому. Не надо больше публичных заявлений. Если ты, конечно, не тряпка.
— Почему я должен молчать? — Я решил потрепать ей нервы.
— Глупый вопрос. — Елизарова поправила цепочку на шее.
— Вы спали хоть раз? — я застегнул ремень и взмахнул палочкой, избавляясь от следов.
Она, поколебавшись, покачала головой.
— Тогда наоборот получается. Это я не должен знать о Бакурине. Но если ты желаешь и дальше делать вид, что ты с ним, то делай. Я не эгоист. Ну окей, не такой эгоист, как ты думаешь. Если ты так хочешь, хорошо. Да мне все равно. — Я поднял руки и тут же опустил. — Я знаю, о чем ты на самом деле думаешь.
— И ты… как это у вас называется?.. Не стремаешься?
Я фыркнул:
— Посмотри на себя. — Елизарова опустила глаза и поправила юбку. — Ты только что трахалась со мной в коридоре и не думала о том, что нас могут увидеть. И даже не надейся, Елизарова, — я закатал рукава рубашки и навис над нею, — что сейчас я презираю себя или тебя. — Слова брались из пустой башки, как из бездонной дыры. — Мне это нравится, — я пожал плечами. — Я имею в виду… ты, без трусов, короче, ты поняла. И я захочу еще.
Елизарова откинула волосы с лица. Рука чуть дрожала.
— Скажи что-нибудь.
— Если захочешь, приходи в раздевалку, — съязвила Елизарова. — А там как повезет: может, тебя встречу я, а может, Бакурин.
***
Мы с Псарем ворвались в Главный зал, когда завтрак подходил к концу. Быстро миновав расстояние до нашего стола, мы нашли свободные места. Я, проходив мимо Елизаровой и Бакурина, остановился и четко произнес:
— Доброе утро, Елизарова.
Она подняла взгляд от тарелки и молча посмотрела мне в глаза, потом спокойно, почти равнодушно сказала: