— Идиот был потому что. И не два с лишним, а полтора, — я схватил ее за руку, Елизарова взмахнула волосами, и в нос ударил сладкий запах, как всегда.
Она перехватила ремень сумки и попыталась вырваться, но я не позволил.
— Я тут подумал, может, мне освободить Бакурина от тренировок, чтобы тебе не приходилось ждать до позднего вечера.
Елизарова презрительно поджала губы.
— Себя освободи, — буркнула она, задрав нос, высвободила руку и пошла вперед.
— Чтобы тебе не приходилось ждать меня? — я быстро обогнал Елизарова и выставил руки вперед, придерживая ее.
— Если мне вдруг захочется встретиться с тобой, я не буду ждать, — отчеканила она, и я опять углядел в ее словах скрытый смысл, которого там, наверное, не было.
— Звучит заманчиво, — поддразнил я, и Елизарова громко фыркнула.
На трансформагии Юстина вполне ожидаемо сняла с Рубербосха двадцать баллов за невыполненное мною домашнее задание и назначила отработку.
— В восемь, Исаев.
— Не могу, профессор, я уже наказан господином Главным Наблюдателем.
— Да-а, — взревел Гордей. — Марк пользуется успехом, профессор.
Оставалось только подмигнуть Разумовской, и тогда наказание мы отбывали бы вместе.
— Значит, в девять, Исаев. А вам, Чернорецкий, я бы посоветовала не завидовать.
Обожаю эту женщину.
Одним словом, вечером я вышел из общаги и поперся на первый этаж, где предстояло встретиться со Светкой, моей подругой по несчастью, и с Уфимцевым, который, по моему мнению, еще больший изврат, чем мы с Псарем вместе взятые.
— Так, — просипел Уфимцев, — весь хлам отсюда надо перенести сюда, — он широко повел рукой.
— Понятно.
— Палочки сдать.
— Понятно, — повторил я. — Нужно вынести хлам из трех чуланов и перенести его в четвертый. Замечательный пример тупой, бессмысленной работы, призванной отучить нас сосаться на людях.
— Без разговоров тут! — Уфимцев ткнул в меня узловатым пальцем и свалил. Я жестом велел ему отсосать.
Мы со Светкой остались вдвоем.
— Фу, сколько здесь гадости, — Дубравина наморщила нос и капризно посмотрела на меня. — Меня вырвет, если я к этому притронусь.
Конечно же, она ждала, что я все сделаю.
Наказания Уфимцева тем хороши, что слишком предсказуемы. Даже скучно.
Я достал из кармана палочку Прогноза, которую тот мне любезно одолжил. Палочка была короткая, чуть ли не вдвое короче моей, но для простых заклятий годилась.
— Ты разве не отдал?..
— Отдал, — небрежно отозвался я, разгребая завалы. — Но Уфимцев же не говорил, что нельзя использовать чужую палочку.
Светка с восхищением поглядела на меня, потом она десять минут смотрела, как я перемещаю весь этот шлак в нужный чулан, и, когда работа была сделана, жеманно улыбнулась и с придыханием произнесла:
— Ты великолепен.
Да, я знаю.
— Я думаю, у нас осталось немного времени?..
Она медленно приблизилась ко мне и закинула руки на шею, потерлась сиськами, я машинально задрал ей юбку, которая была явно короче школьной, и понял, что трусов под ней нет.
Светка явно готовилась.
Мы добрались до одного из тех чуланов, где теперь было чисто, и я, прижав Светку к стенке, быстро сунул руку между ее ног; пальцы скользнули внутрь, сначала два, потом три. Пока я отдрачивал Дубравиной, у меня встал, и мы потратили еще какое-то время, пока она отсасывала. Проще, наверное, было вставить ей, но не настолько хотелось, чтобы жаться в этой каморке. |Ч|и|т|а|й| |н|а| |К|н|и|г|о|е|д|.|н|е|т|
К приходу Уфимцева мы привели себя в порядок. Получили свои палочки, я подмигнул Светке и пошел к Разумовской.
Юстины в кабинете трансформагии не было, зато была Елизарова.
— Разумовская попросила меня последить за тобой, — объяснила Елизарова, не дав мне раскрыть рта. — Она сказала, что за это я смогу воспользоваться ее книгами для написания домашнего эссе.
— Понятно, — я сунул руки в карманы и оглядел первую парту, на которой лежали чистая тетрадь, карандаш и линейка. — Что я должен делать?
— Нужно перечертить эти схемы заново, начисто, — указала на стопку приличной высоты. — Не думаю, что это возможно, но профессор уверена, что у тебя получится. — Елизарова сказала это с сомнением и уселась за свое сочинение. — Можешь начинать. У тебя час.
— Целый час, — пропел я, — наедине с Елизаровой.
— Наедине с работой, — с милой улыбкой поправила та.
— Нудятина, а не работа.
— Надо было вовремя сдать домашнее задание, вот и все.
— Если Разумовская собралась всякий раз оставлять в качестве наблюдателя тебя, то я, пожалуй, вообще перестану учиться.
Я ожидал хоть какой-то реакции, но Елизарова промолчала.
Я пододвинул к себе бумаги и принялся за дело.
Юстина знала, что я хорошо рисую, потому что практически в конце каждого листка, которые я сдавал ей на протяжении четырех лет, я изображал какую-нибудь милую ерунду типа огнебола, или пегаса, или песочных часов, в зависимости от настроения.
Минуты шли, я чувствовал, что должен что-то сказать, Елизарова строчила, я копировал схемы и от руки подправлял их, кое-где подрисовывая завитушки.
— Елизарова, а где ты училась до Виридара? — Я вспомнил инквографию и кучу дурацких предметов из инквизских школ.
Она удивленно обернулась.
— В начальной школе. Самой обычной инквизской школе в Екатеринбурге. Почему ты спрашиваешь?
— Не могу представить, какая ты была в детстве, — я внимательно посмотрел на Елизарову и постарался вообразить ее без сисек и без молочных зубов.
— Что с тобой сегодня, Исаев? — она с подозрением уставилась на меня. — Ты какой-то… не такой… или… в общем…
— Ну, ты была такая же красивая, как сейчас? — получилось громче, чем я ожидал.
Елизарова казалась почти испуганной. Я, не отрываясь, наблюдал за реакцией.
Я оставил схемы и уселся на парту, в двух шагах от нее. Наверное, не будь минета Светки полчаса назад, у меня бы уже встал, и я пытался бы полапать Елизарову. Но сейчас руки и яйца не чесались, поэтому можно было просто поговорить.
Комплимент получился дебильным и вообще лишним, и Елизарова мне не поверила.
— Елизарова, а почему ты никогда не соглашалась погулять со мной? Ну, раз уж мы выяснили, что я не так плох, как ты утверждала.
На ее лице появилась странная улыбка, будто бы Елизарова вспомнила что-то из далекого прошлого, и это что-то не было ей противно, скорее наоборот.
— Елизарова?
— Ты никогда не звал меня гулять, когда мы сталкивались в пустом коридоре, — нормальным голосом ответила она.
— И? То есть позови я тебя в пустом коридоре, ты бы согласилась? — я скептически прищурил один глаз.
— У тебя следы карандаша на лице. Нет, не здесь, на правой щеке.
Я вытерся, слез со стола и присел перед Елизаровой на корточки.
— У тебя проблемы с трансформагией? Я знаю, ты ее не любишь.
— Все нормально. Она мне не дается, и это не значит, что я ее не люблю.
— Нет, Елизарова, нет, когда ты увлечен чем-то, ты не сидишь над книгами и не зубришь, и не вымучиваешь эссе… Я это к тому, что могу помочь.
— Ваня объяснил мне несколько тем, и Челси тоже разбирается…
— А, это такой намек, что я могу идти в задницу, да? — я накрыл колени Елизаровой ладонями и рассчитывал, в какой момент лучше опереться на них, подтянуться и засосать ее.
— Что, Исаев? Что ты так смотришь? Чего ты хочешь? — скороговоркой пробормотала Елизарова, собирая свои вещи, и не глядя на меня.
— Хочу, чтобы мы выиграли Кубок по крылатлону, и чтобы ты спала в моей кровати, — без запинки выдал я.
Это сегодня утром я внезапно подумал о том, что лапы Псаря постоянно свисают с кровати, и что если бы с ним кто-то спал, он этого кого-то спихнул бы на пол. Потом мысли плавно перекинулись на мою собственную постель, и я вспомнил День Осеннего Круга, и как мы с Елизаровой лежали рядом, и подумал, что неплохо бы было потрахаться с ней на нормальной кровати. Короче, вы поняли.
Елизарова, само собой, все не так поняла и психанула только потому, что я сказал чистую правду.